Беглый огонь
Шрифт:
Как он почуял меня – неведомо. Я только поднимал руку с оружием, а снайпер уже успел выстрелить, полуобернувшись ко мне, из-за спины. Неточно. Заваливаясь на бок, я спустил курок: паренька бросило наземь, на левом плече оплавилась драная дырочка, «дипломат» отлетел в сторону. Каким-то восьмым чутьем я понял, что скорее всего до ближайшего вторника я не доживу: его пистолет в правой, секунда-другая, и снайпер пропишет мне аккуратную дырку в переносье.
Братва вылетела из дверей магазина той же ватагой, и первое, что они увидели на противоположной стороне улицы, – лежащий мужик с пистолетом. Я тоже лежал с оружием в руках, но стереотип в боевой обстановке работает
Но и я не лежал мешком. Перехватил пистолет двумя руками: теперь в прорези прицела маячил чистый белый лоб киллера. Он успел отреагировать только взглядом; мне показалось вдруг, что время замедлилось, застыло, исчезло совсем… Я видел только его глаза – зрачки вдруг расширились на долю мгновения, потом снова сузились, словно оптика снайперской винтовки вычисляла точное расстояние до цели… Потом зрачки словно помутнели, подернулись серым пеплом… Пуля, вращаясь, вылетела из ствола и понеслась вихревым вестником смерти.
Выстрел был точен. Какую-то секунду я еще лежал, глядя в стекленеющие зрачки убитого, потом встал. И тут – громко заработали «тэтэшки» братвы: снача-ла один, потом все трое, картинно держа пистолеты двумя руками, рубили пулями распростертое тело в клочья. Они расстреляли уже по обойме, сменили их и только потом стали приближаться, страхуя друг друга.
На улице началась настоящая паника. Люди падали в грязный снег, где-то вдалеке завыла милицейская сирена. Из всех магазинчиков и из двух питейных полуподвалов вылетала братва, создавая дополнительную суматоху.
Я что-то выкрикивал, что-то приказывал. По виду – кашемировое пальто, белый шелковый шарф – я был явно здешнего поля ягода. Пацаны сгрудились над убитым, что-то гомонили; на отлетевший «дипломат» никто особого внимания не обратил. Быстро нагнувшись, я подобрал тяжелый кейс, оглянулся. Ну да, на ловца и зверь бежит. Какой-то пузатый мужичок из здешнего «среднего класса», прижав к груди покупки, открывал ключом серенький «фольксваген-гольф», выпущенный на славных заводах Неметчины в аккурат к горбачевской перестройке. Таких на просторах родины нынче болтается не меньше, чем родных «жигуленков» в поздние восьмидесятые.
Мужичок справился с дверцей, суетливо побросал добро в салон, плюхнулся на сиденье, вставил ключ. Автомобиль заурчал стартером, мужичок приготовился уже устроить упитанный зад на сиденье поудобнее, потянул на себя дверцу, с тем усилием, чтобы закрыть без лишнего потрясения… Вот тут я его и огорчил: труба пистолетного глушителя уперлась мужику в живот, вызвав громкое урчание.
– Поймите, уважаемый, машины нет, а ехать надо, – тихо объяснил я очевидное, заглянув водителю в глаза. Не то чтобы участливо, но сочувственно – вполне. По крайней мере, я так думал.
Мужик побелел и все никак не мог отвести от меня взгляда, словно избалованный племенной кролик, узревший вдруг в своем тихом, теплом и сытом крольчатнике где-нибудь в средней полосе матушки-России натурального африканского питона-боа.
– Уступи место за рулем, а? – попросил я и посоветовал: – Только как вылезешь, не ори, душевно тебя прошу: братки шибко нервные сейчас, шмальнут ведь сгоряча, а пуля тяжела-а-а…
Мужик вылетел мухой, с прыткостью, какой я даже не мог предполагать в таком откормленном и холеном тельце. Застыл у стены, глупо улыбаясь и кивая, будто китайский болванчик. При этом на лице у него было явственно выписано некое неудобство, словно он позволил себе громко пукнуть на лекции по истории героического ленинского комсомола. Я потянул носом воздух: на да, у достопочтенного обывателя тихого городка при столь грустных и пугающих обстоятельствах произошла непроизвольная дефекация, сиречь освобождение прямой кишки. Но я и не думал потешаться: лет… э-э-э… надцать тому знавал я одного пар-нишу, попал он к нам сразу после учебки за пьяную самоволку, на перевоспитание, а духи возьми да и накрой той же ночью точку массированным минометным огнем! Парня я нашел в полуобморочном состоянии, контуженным, с мокрыми насквозь штанами… И что потом? Через полгода более дерзкого рейдовика в этой части просто не было: парень лез на все рожоны как черт, не боялся ни духов, ни шайтанов с дэйвами, а вот от посвиста мин бледнел как полотно, и только наработанный авторитет среди пацанов мешал ему добросовестно кувыркнуться в обморок.
Если кто вам скажет, что не испытывает холода в печенках, когда в живот ему упирается ствол, сжимаемый рукой парня с холодными глазами, плюньте ему в рожу, как лгуну! Только матерый волкодав способен этот холод «не заметить», чтобы остаться в живых! Он просто не успеет этого сделать, потому что начнет действовать, говоря казенно, отреагирует адекватно. Но потом – вспомнит, непременно вспомнит, и будет тушить ледяное пламя водочкой, переживая, пережигая испытанный страх. Вместе с нервами.
Вой патрульных милицейских машин звучал все ближе; я забросил «дипломат» на сиденье, оставил свертки с водительскими покупками на асфальте: кто знает, может, мужчинка любимой дочке подарок к совершеннолетию прикупил, а я лишу невинную девушку праздника? Не бывать тому.
– Заяви об угоне через часик, машину аккуратно припаркую, не разобью, – ободряюще сказал я мужичку, вот только услышал он меня или нет, не знаю. Я же аккуратно вырулил на проспект и неспешно, не превышая скорости, поехал прочь. Это раньше победившим считался тот, за кем осталось поле боя. Теперь это тот, кто выжил.
Путь мой лежал на северо-восток, в ту самую промышленную часть Покровска, где располагались заводы: Моторостроительный, «Точприбор», Турбостроительный и еще три-четыре гиганта социалистической индустрии. Когда-то не просто город в городе; в масштабах страны – государство в государстве, поставившее себе на службу самые блестящие умы.
Улицы в этот час были довольно пустынны; я понял, что нервный шок еще не прошел и мчусь я не просто с непозволительной, с запредельной скоростью. И тут я заметил женщину. Она стояла у обочины, обессиленно опершись о столб. Моих лет, закутанная в теплый пуховый платок, женщина плакала. Нога сама нежно вдавила педаль тормоза, руки поиграли рулем, чтобы автомобиль не заюзовал по скользкой дороге. Остановившись, подал автомобиль назад, приоткрыл дверцу:
– Кто обидел, барышня?
Женщина подняла взгляд, смотрела на меня какое-то время невидяще, потом узрела и белый шелковый шарф, и пальто. Губы ее скорбно опустились.
– Да какое вам до нас дело?
– Садитесь.
– Нет. – Она энергично замотала головой.
– Садись, говорю! – гаркнул я.
Женщина как-то покорно втянула голову в плечи, нырнула в салон, съежилась в комочек, произнесла ед-ва слышно:
– Тут тепло… – Глянула на меня близоруко: – Тебе женщина нужна, да?