Беглый
Шрифт:
Он никогда не видел потом такой низкой, такой широкой кровати. Одеяло было атласное, нежно-розового цвета.
По утрам, опершись на локоть, так что его обнаженный торс выступал из белых простынь, Вайан смотрел, как завтракает Мадо, — сам он не ел и только курил.
Пепельница стояла под рукой — на ночном столике. На мундштуках папирос был золотой ободок.
Когда они вспомнились Ж. П. Г., он как раз проходил мимо табачного магазина на плацу. В витрине красовались жестяные красные с золотом коробки —
Вот почему Ж. П. Г, купил их и, возвращаясь в сумерках домой, вновь закурил. Мысли его были такими же расплывчатыми, как контуры деревьев парка, растворявшиеся в вечерней дымке.
Он было ничего не заметил. Шел, как автомат, по дороге, которую исходил тысячи раз. Был уже почти на пороге своего дома — ему оставалось каких-нибудь полсотни метров, как вдруг впереди услышал другие шаги, шаги молодого человека.
Поравнявшись с домиком Ж. П. Г., тот на секунду остановился, нагнулся, скорее даже присел на корточки, и сунул что-то белое в подвальное окно. Именно белизна предмета, особенно заметная в полумраке, привлекла внимание Ж. П.Г.
Окна в доме были освещены, шторы не задернуты.
Молодой человек проследовал дальше, а Ж. П. Г, вставил ключ в замок, вошел в коридор и снял шляпу. Однако папиросу, докуренную лишь до половины, выбросить позабыл. Ее-то первым делом и заметила жена, когда он появился в столовой.
— Ты куришь? — не слишком удивленно спросила она.
Он солгал, сам не зная почему:
— Да, угостили.
Стол был уже накрыт к обеду. Элен внесла супницу, и Ж. П. Г, обратил внимание на порозовевшее лицо и радостный вид дочери.
— Я сейчас, — бросил он.
— Куда ты?
Но Ж. П. Г, уже распахнул дверь в погреб. Чиркнул спичкой, добрался до окна, обнаружил на куче угля конверт и сунул его в карман.
— Куда ты ходил? — не отставала жена.
— Никуда.
Ж. П. Г, старался не смотреть на Элен, чувствуя, что она встревожена. Дочь налила себе супу, но не ест — ждет, пока отец наполнит свою тарелку.
Ж. П. Г, снова встает. Поведение его, конечно, покажется странным, но ему плевать. Он поднимается к себе в комнату, разрывает конверт без адреса и читает:
«Моя дорогая маленькая женушка, моя, совсем моя!
С воскресенья мне постоянно хочется петь, смеяться и плакать одновременно. Я где попало пишу одну и ту же дату — самую важную в моей жизни. Сто раз на дню прохожу перед вашим домом, бешусь, что не могу снова сжимать тебя в объятьях, спрашиваю себя, счастлива ли ты, не жалеешь ли о том, что произошло…»
Ж. П. Г, складывает письмо, сует в карман и спускается в столовую. Элен не решается поднять на него глаза. Она ожидает увидеть суровое лицо, услышать упреки, но отец спокойно подливает себе супу и принимается за
Ему приходится напрячь память, чтобы припомнить подробности прошедшего воскресенья, которое уже кажется ему бесконечно далеким. Из дому он не выходил, кроме как утром к мессе. После полудня проверял домашние тетради учеников — не только своих, но и заболевшего коллеги.
Элен с двумя подружками отправилась на прогулку в Бенонский лес.
Мало-помалу Ж. П. Г, начинает украдкой бросать на дочь беглые взгляды и находит, что лицо у нее розовей, чем обычно. Обнаженные руки тоже розовые, кожа упругая и свежая.
Рядом с Элен Антуан выглядит хилым плутоватым мальчишкой. Взгляд у него куда менее ясный и открытый. Когда за ним наблюдают, он не краснеет, как сестра, а лишь отводит глаза в сторону.
Элен хочется плакать. Два раза она поперхнулась, закашлялась в салфетку. Ей стоило чудовищных усилий взять себя в руки и не выскочить из-за стола.
Если бы только Ж. П. Г, мог передать ей письмо! Но это так трудно! Положение весьма щекотливое, особенно сейчас, когда день завершается в столовой, где собралась вся семья.
Внезапно он встает.
— Я сейчас.
Какое ему дело, что жена следит за ним встревоженным взглядом. Она всегда на него так смотрит, а теперь словно пытается прочесть на его лице признаки серьезной болезни.
Он легче, чем обычно, поднимается по лестнице, достает из ящика комода конверт и вкладывает в него письмо. Через минуту Ж. П. Г, уже миновал коридор, выходит на улицу и собственноручно сует письмо в подвальное окошко.
— Что ты там делаешь? — кричит жена.
— Дышу воздухом… Иду, иду.
Он дрожит, как если бы сам был участником этой любовной истории. Тем не менее сделанное открытие не доставляет ему удовольствия. Но и не удручает, как следовало бы ожидать. Он пытается даже поймать взгляд дочери, придать лицу доброжелательное выражение. Поняла или нет?
Спуститься в погреб Элен все-таки не дерзает. Она моет посуду. В десять, как принято, все отправляются спать.
Дочь заберет письмо лишь утром: она первая спускается вниз, и Ж. П. Г, представляет себе, как Элен одна, с влажным еще после сна телом, читает на залитой солнцем кухне письмо от возлюбленного.
Кстати, кто он? Ж. П. Г, не пришло в голову пойти за ним, обогнать его и заглянуть в лицо.
Покупая, например, пару обуви, он не думает о том, элегантна ли она. Выбирает всегда черные ботинки на коже, покрепче и на номер больше, чтобы не жало ногу.
При этом Ж. П. Г, неизменно думает, что в Гвиане, где он ходил босиком с кандалами на лодыжках, он отдал бы пять лет жизни за такие башмаки.
Целых восемнадцать лет все его мысли, все его поступки и движения влекли за собой такие вот воспоминания.