Бегство г-на Монда
Шрифт:
— Сколько таблеток вы приняли? Она разозлилась, взбешенная его беспомощностью, а может быть, и нелепостью его облика.
— Ну почем мне знать? Все, что оставалось в тюбике. Шесть-семь. Мне холодно.
Она набросила на плечи пальто, взглянула на дверь, явно намереваясь искать помощи на стороне.
— Подумать только, он меня бросил…
— Послушайте, давайте я попробую. Моя дочь тоже однажды проглотила таблетку.
Оба говорили бессвязно, а тут еще постояльцы с четвертого этажа, очевидно решившие, что продолжается скандал, стучали в потолок, требуя тишины.
— Идите сюда. Откройте рот. Не мешайте.
— Вы делаете мне больно.
— Потерпите. Да стойте же!
Он поискал, чем бы пощекотать ей в горле, и оказался настолько беспомощным, что взял у нее платок. Она держала в руке этот маленький твердый комочек, который Монд расправил и скатал жгутом.
— Ой, вы задушите меня… Ой! Одной рукой ему пришлось крепко ухватить женщину за голову, и он удивился, какой у нее маленький череп.
— Не напрягайтесь… Моя дочь тоже напрягалась… Так, хорошо. Еще немного. Ну как?
Спазмы сотрясли грудь женщины, и внезапно ее стошнило; она даже не заметила, что обрызгала человека, которого совсем не знала. Слезы застилали ей глаза, мешали видеть. Рвало ее чем-то красным, и Монд держал ее за плечи, подбадривая, словно ребенка:
— Так, так… Видите, уже лучше… Еще… Не сдерживайтесь… Давайте, давайте.
Она смотрела на него сквозь мутную пелену перед глазами, точно животное, у которого из горла извлекли кость.
— Ну что, желудок пустой?.. Позвольте-ка еще разок. Для уверенности.
Женщина покачала головой. Она слабела. Он помог ей добраться до постели; она легла, свесив ноги, и теперь тихонько постанывала.
— Если вы обещаете лежать спокойно, вести себя разумно, я спущусь вниз. Там наверняка есть газовая горелка или что-нибудь еще, на чем можно вскипятить воду. Вам надо выпить горячего, промыть желудок.
Она сделала знак, что согласна, но прежде чем выйти из комнаты, г-н Монд прошел в ванную посмотреть, не осталось ли там яда. Она с беспокойством следила за ним глазами, спрашивая себя, что он задумал. И удивилась еще больше, когда он стал рыться в ее сумочке, где лежали мятые банкноты, пудра, губная помада.
Но нет! Он же не вор! Монд снова опустил сумочку на ночной столик.
— Лежите спокойно. Я скоро вернусь.
На лестнице, стараясь не шуметь, он горько улыбнулся. Никто никогда не сделал для него ничего подобного! Всю жизнь, с тех пор как он себя помнил, он сам обычно приходил на помощь другим. Сколько раз — но напрасно! — мечтал он заболеть, чтобы увидеть, как кто-нибудь склоняется над ним, чтобы, ласково улыбаясь, на время облегчить ему груз существования.
— Простите за беспокойство, — он всегда был чрезвычайно вежлив из боязни кого-нибудь оскорбить. — Моей соседке плохо. Не будете ли вы любезны согреть для нее немного воды? Или, может быть, у вас найдется чай?
— Пройдите сюда.
Была ночь. Гостиница спала. Однако было слышно, как во мраке улицы ехали куда-то тяжелые самосвалы, иногда, чтобы разбудить заснувшую лошадь, щелкал кнутом возница.
— Вы знаете их? — осведомился портье, который сразу понял, что речь идет о постояльцах из двадцать восьмого номера.
— Нет.
— Погодите, сейчас найду спички.
В захламленной серой комнатушке был кипятильник для кофе, служивший кофейником, но портье с мрачным спокойствием людей, которые в одиночестве бодрствуют по ночам, в то время как другие спят, зажег крошечную газовую плитку.
— Я удивился, когда увидел, что он уходит. Несколько дней он болел, и она все время сидела с ним. Даже сама ходила за едой.
Г-н Монд неожиданно для себя полюбопытствовал:
— Он молод?
— Кажется, года двадцать два. Надо посмотреть регистрационную карточку. Сегодня вечером они ушли друг за другом: сначала она, потом он. А когда, час спустя, вернулись, я понял — поссорились.
И портье грубо закончил:
— Он бросил ее, да?
Вода уже закипала. Мужчина порылся в железной банке и наконец достал липовый чай.
— Если хотите, я отнесу.
— Я сам.
— С сахаром?
— Пожалуй… Да, спасибо.
Портье, конечно, говорил о ней. Но почему он сказал ему это? Может, заподозрил в каких-то задних мыслях?
— Если вам потребуется что-нибудь еще, не стесняйтесь. Я здесь до шести утра.
Он снова облокотился на стойку красного дерева, из-под которой достал открытую книгу, и погрузился в чтение.
Когда г-н Монд вернулся в комнату с чайником в руке, женщина спала или притворилась, что спит. Платье у нее задралось, обнажив бедро над чулком, и он смутился. У него не было никаких желаний, никаких задних мыслей. — Мадмуазель…
Безразличная, она приоткрыла ресницы.
— Вот, выпейте. А потом, если, конечно, сможете, я советую вам из осторожности пойти и вновь вызвать рвоту, чтобы прочистить желудок.
Он забеспокоился, увидев, какой у нее отрешенный, мутный взгляд. Она не шевелилась. Тогда он приподнял ее, поднес к губам чашку.
— Пейте.
— Горячо.
Говорила она невнятно, нечленораздельно, словно язык у нее слишком распух.
— Все-таки выпейте.
Он принудил, прямо-таки заставил женщину еще раз спровоцировать рвоту, но теперь незнакомку долго сотрясала болезненная икота и, казалось, она сердится на него за эти лишние страдания.
— Ну вот, теперь мы спокойны…
Видимо, задыхаясь, она через плечо сунула руку под платье и незнакомым Монду, но неприятно поразившим его жестом расстегнула бюстгальтер, сняла и бросила на пол.
— Ложитесь. Если хотите раздеться, я ненадолго выйду.
Она не дала ему для этого времени и с безразличным видом стянула через голову платье, которое скользнуло по ее длинному телу, словно лишняя кожа. Отвернувшись к стене, он все-таки видел женщину в дверце зеркального шкафа. Под платьем у нее ничего не было, только маленькие розовые трусики да узенький пояс для чулок. Когда она наклонилась, чтобы снять их, ее маленькие острые груди, казалось, повисли в воздухе.