Бегство (Ветка Палестины - 3)
Шрифт:
– А вам это зачем?
– спрашивали его настороженно. А как это будет выглядеть в глазах наших недругов?
Засекретили даже количество новорожденных, объяснили в министерстве обороны, что враг может рассчитать, какое пополнение придет в армию через восемнадцать лет.
Вряд ли Аврамий мог бы подняться до научно обоснованного уровня, если бы не тот же школьный друг, замминистра здравоохранения, занимавшийся, среди прочего, и медицинской статистикой. Друг всегда удивлялся эрудиции Аврамия и чуть-чуть завидовал: за его плечами была лишь кандидатская по ухо-горло-носу, и потому он не без удовольствия вручил Аврамию, на одну ночь, весь "цифровой букет"...
Статистика
Полтора года ушло на отработку методики, чтоб исключить любой элемент субъективности. Наконец, Аврамий заговорил о рискованной теме на кафедре, среди своих. Начал издалека, рассказав об отравленных детях Узбекистана, о школьных товарищах своего Юрыча, рожденных инвалидами, о свирепом бесчувствии магазинных очередей, о "закрытой" статистике детского кретинизма. Какими вырастут наши дети в таком психологическом климате? Как были благодарны ему молодые: наконец снято табу с больной темы. Конечно, делать выводы о вырождении, дебилизации народа было преждевременно. Он использовал "закрытую" статистику, прикрываясь обычной формулой: "как показывает анализ иностранных источников...", а уж затем решаясь на осторожные обобщения.
... Аврамий не мог оторвать взгляда от экрана телевизора, на котором медленно, как одинокая льдина по весне, плыл артиллерийский лафет с телом Ильича - 2-го, как иронически величали Брежнева.
– Хоронят эпоху, - сказал Аврамий убежденно. И, вопреки предостережениям деловой, трезвой Ривы, сделал сообщение о дебилизации на Всесоюзном совещании. Решил, пора.
Уже за день до совещания места себе не находил. Докладывал, однако, спокойно, почти не волнуясь. Неоспоримая логика статистики, казалось ему, и сама по себе, приведет к ошеломляющим и верным выводам. Кончил в гробовой тишине, лишь где-то сбоку раздались два-три хлопка. Потом вдруг люди словно очнулись. Несколько человек поднялись, аплодировали стоя. Первый ряд сидел недвижимо, молча.
– У кого есть вопросы?
– спросил председательствующий. Послышалось нервное покашливание, а затем негромкий и какой-то вкрадчивый голос произнес:
– Доклад доктора Шора несомненно представляет интерес. Но наиболее интересен он своей тенденциозностью, - не просто заранее заданной направленностью, а, я бы сказал, заранее заданными результатами.
В зале возник шум, послышались протесты. Вкрадчивый голос, однако, не затих, и Аврамий знал, кому он принадлежит. Противники у него были неизменные, - и двадцать лет назад, и сейчас. Это был вчерашний аппаратчик ЦК, пересаженный ныне в кресло директора одного из институтов. Никаких работ, разумеется, у него не появилось, он всегда выступал в составе "коллектива авторов". А сейчас говорит от своего имени, что ли?
– ... Методика, имеющая безупречно научный вид, преследует...
– Не преследует, а преследуется!
– прозвучало с балкона.
– ... исходные данные подобраны, а в некоторых случаях имитированы докладчиком...
И тут зал взорвался. Первые ряды, где сидели приглашенные корифеи, разволновались. За Аврамия вступился председатель, который, казалось, подремывал в президиуме. А за ним и многие другие. И даже самые осторожные заговорили о священном праве ученого на ошибку. Аврамий покидал зал с ощущением победы.
Возвращался он в машине директора интститута Фомы Сидоровича Мигалка. Фома Сидорович, тощий человек с умными печальными глазами и плешью, чуть прикрытой зачесом редких волос, всю дорогу спал. Попросил Аврамия зайти к нему в кабинет, но до кабинета почему-то не довел, свернул в пустую аудиторию, плотно прикрыл дверь.
– Ты ездил к этой тюремной Шах, и мы тебя выгородили!
– воскликнул он, вспомнив давний поход Аврамия к главному врачу МВД Союза по фамилии Шах. Отправился как бы за статистикой, а на деле хлопотал за этого... как его?
– За ГаланскОго. Меня просила его сестра, и я не мог отказать...
– И чего добился? Умер твой поэт под ножичком... Ладно! Мы закрыли глаза! Ты подбивал и академика Сахарова к активным действиям...
– Не было этого, Фома!
– Рассказывай! Критиковал Сахарова, когда тот призывал власть исполнять свои собственные законы. Что он тебе ответил?.. Не помнишь? А я помню. Тебе надо идти всё вперед и вперед?!
– вскричал Фома Сидорович.
– Вопреки?! Я привлек небо и землю, чтоб отвести от тебя удар. Убеждал "верха", что разговор чисто академический... А теперь?! Всюду мины разбросал! Задел Снежневского с его "вялотекущей шизофренией". Ты что, не знаешь, кто за ним стоит?! Зачем тебе это, Аврамий? Ты достиг всего. Мы даже на Госпремию могли бы тебя представить, хотя, ты же знаешь, вашего брата там любят, как в третьем рейхе. Ты, что, чувствуешь себя ущемленным? Тебя знают все, ценят. И я тебя люблю... Но...
– Он поспешил к дверям, взяв Аврамия под руку. В коридоре заговорил шопотом:
– Не видишь, что нас берут за горло?.. Так вот, без передачи. Ты у н и х в разработке с хрущевских времен, с твоих "звездных затей". У меня был человек, который т а м ведет тебя. А что будет теперь, когда трезвон начнется по всей Москве?!
На следующий день Аврамия вызвали в первый отдел института. Спокойный и корректный гебист приказал профессору Шору сдать в отдел все материалы и черновики, которые имеют отношение к его последней работе.
Копировальная машина была в институте за семью замками. К ней не подступишься. Всю ночь Аврамий переснимал своим "Зенитом" доклад, статистические таблицы и графики, которые Рива тут же увезла из дома. Чтоб не пропал труд. Когда принес в первый отдел оригиналы и некоторые таблицы, потребовали расписку, что он сдал все подчистую. Немедленно засекретили и оставили у себя. "На каком основании?
– многозначительно повторил гебист вопрос Аврамия.- Собранные данные в совокупности являются государственной тайной.
"... И возвращается ветер на круги своя, - мелькнуло горестное - Сейчас по крайней мере нельзя сорвать с меня погоны: их уже нет".
Пришел домой поздно, Рива дремала в кресле, ждала. Встрепенулась, спросила: "Что?" и заплакала: по его лицу всё поняла.
В голове пустота, обрывки мыслей... За генерала Чарного вступился Буденный, воевавший вместе с его отцом. Но он не генерал Чарный, которого вытащили бы даже из тюрьмы... Забылся в полудреме на полчаса и окончательно проснулся, понимая, что больше не заснет. Мелькнуло саркастическое: "Похоронили эпоху, как же!"