Бегство (Ветка Палестины - 3)
Шрифт:
И у Эли появилось опасение - как бы Герани, оскорбляемый со всех сторон, задерганный, не взял своего подарка обратно. К тому же, он не согласен с какими-то требованиями городских властей Хедеры. Уединившись в офисе Дова (в гостинице уединиться теперь стало невозможно) Эли написал в газеты статью и очерк о благородном адвокате, избавившем две тысячи семейств от страха оказаться на улице. "Джерусалем пост" выбросила очерк в корзину. В "Едиоте" несколько абзацев, где упоминалась Амута русских евреев, напечатали, но о Герани - ни слова.
Тем
Через неделю, спасибо Дову, отыскался подрядчик, который в своих расчетах дошел до 380 долларов. А когда Эли предложил ему заложить в основание дома металлическую конструкцию, тот снизил цену до 320.
– Свободный рынок!
– радовались амутяне.
– Сто долларов отвоевали!
– Ох, лапутяне, ох, дотошные!
– пробасил Дов, услышав о первом успехе.
– Ох, не перестарайтесь!
На радостях гостиница олим опустошила три бутылки израильской водки "Родной сучок". Из сохнутовских кружек и бумажных стаканчиков, под российскую селедочку. Коллективно успокаивала уголовника Эмика, который снова вернулся на свое законное место, в сашину комнату, наполняя ее сивушным запахом и постоянными жалобами на Сашу, который не хочет переломить с ним хлебец. "Я целую кастрюлю наварю, а он не хавает".
Когда хмель прошел, амутяне с изумлением услышали, что в Израиле за эти дни цена одного метра жилья подскочила вдвое.
– Удивляетесь?
– спросил Дов хрипящим со сна басом, когда Эли и Саша появились у него со своими недоуменьями.
– Я предупреждал вас, Элиезер, иль нет? Вы двинулись на них войной, сбили цену. Они и встали стенкой - обычное дело! Воры в воркутинских бараках за своих шалашовок головы разбивали, а тут не бабенок делят - каждая квартирка дает каблану пятнадцать-двадцать пять тысяч долларов прибыли минимум!.. Что? Патриотизм, сознательность - не смешите меня, ребята! Агитпроп там остался. Здесь каждый, от Премьера до мусорщика, думает только о своем дырявом кармане... А об алие кто? Правильно, ребята, государство. То-есть никто.
Саша Казак поверить в такое не мог. Битый-перебитый идеалист решил создать олимовский комитет, который встал бы на пути "кабланского хулиганства". Дов, приглашенный на первое заседание, развеселился:
– Народный фронт создаете? Ну, лапутяне, ну, дурачки!
– Посоветовал не скупиться и взять юридическими финансовыми консультантами двух знакомых ему израильских полковников-отставников, которых в Израиле все знают и которые всех знают.
– Иначе пропадете, салаги, не за понюшку табаку!
Консультанты, едва появившись, начали хватать энтузиастов за фалды. "Этого в Израиле делать нельзя! И этого ни в коем случае" Эли стал внимать им, и олимовская "амута" застряла, как телега в синайской пустыне. К тому же, мыльными пузырями вздулись в нескольких городах ложные "амуты". Неведомое жулье мгновенно оценив новую идею, собирали с доверчивых русских олим первый взнос и исчезали без следа. ( Почему-то считалось, что это несомненно "румыны", "поляки", и прочие, у которых на Россию "зуб"). Не дремали и кабланы. Объявились "амуты", которых вовсе не заботило снижение цен на квартиры...
Как и многие благородные идеи, идея олимовской "амуты", едва появившись, начала профанироваться, угасать. "Художеств" кабланов газеты не замечали, привычно ругали полицию, которая не ищет скрывшихся воров.
Терпение амутян истекло. По вечерам уставшие отцы семейств спускались в фойе гостиницы, рассаживались по стенкам, и, как истинные россияне, прежде всего искали виновных. Варианты предлагались самые неожиданные. В лифте какой-то весельчак начертал углем энергичный призыв "Шамира - в колодец!"
Про эти треклятые колодцы знали все, даже дети. "Не колодцы, а камни преткновения..." Но внешне все было пристойно. Весной сдали проект под торжественные клики постояльцев "ни пуха, ни пера". Когда Эли и Саша отправлялись в мэрию, на первую комиссию, Эсфирь поднесла им по алой розе.
Увы, тогда проекта не приняли, сказав, надо, мол, перенести пожарный колодец. На ватмане исправить - дело нехитрое, перечертили за два дня, а отбросил этот чертов колодец амутян на полгода. То ответственная комиссия не может собраться, то занята другим, чем-то срочным.
На вторую комиссию Эли взял с собой Аврамия Шора. Неужели снова завалят? Нервничал, всматривался в лица чиновников -взмокшие, усталые. Душно им, жарко: за окном под сорок.
Кондиционер слабенький. Больше шума, чем воздуха. Один чиновник принимает таблетки, другой отхлебывает кофе. Большинству за пятьдесят. Несколько человек листают бумаги, делают пометки, а, может, в этот момент и накладывают резолюции: все они - высокая номеклатура, каждый представляет ведомства - коммуникации, электроэнергии, внутренних дел.
Тучный сосед хрустит пирожком - пахнет луком и фалафелем. Из его уха тянется проводок. То ли тугоух, тучный, то ли у него магнитофончик в кармане, музыку слушает - все может быть. Заседания многочасовые, сидящие переговариваются друг с другом. Смеются громко, слушают вполуха. Кретины? Отнюдь: взгляды не пустые, - с хитроватым прищуром, со смешинкой. Правда, в глаза не смотрят. Стоит остановить на ком-то взгляд, чиновник подымает очи горе.
Саша Аврамия Шора представил уважительно - академик! А это вдруг вызвало смех. Оказалось, слово "академик" восприняли, как более знакомое "академаим". На иврите - человек с высшим образованием. "Здесь все академаим, - с достоинством ответствовал толстяк с медным лицом - отставной бранд-майор пожарной службы.
– Ну, и что?.."