Бегуны
Шрифт:
А она, эта высокая и прямая — будто аршин проглотила — женщина, подходит к нему так близко, что он чувствует исходящий от ее свитера запах стерильности (так когда-то, в детстве, пахло от медсестер), берет его голову большими теплыми ладонями и прижимает к груди.
На самом деле все не так. Куницкий продолжает сочинять:
— В последнее время он стал беспокойным, просыпается по ночам, плачет. В августе мы ездили в отпуск, я подумал, может, он пережил что-то, чего мы не заметили, может, испугался…
Куницкий сомневается, что женщина ему поверит. Она берет авторучку, крутит ее в руках. Говорит с обаятельной улыбкой:
— У вас исключительно развитый, контактный, умный сын. Порой дети реагируют таким образом на обычный мультфильм. Пусть поменьше смотрит телевизор. На мой взгляд,
И с тревогой — так ему кажется — смотрит на него самого.
Когда они выходят, когда малыш перестает махать тете-доктору: «Пока-пока!» — Куницкий начинает думать о ней: «Девка». Ее улыбка кажется ему фальшивой. Она тоже что-то скрывает. Что-то она от него утаила. Ну конечно, не надо было идти к женщине. Но есть ли в городе детские психологи-мужчины? Или у женщин какая-то монополия на детей? С ними никогда не бывает ясности, с первого взгляда не поймешь, слабые они или сильные, почему так ведут себя, чего хотят, — нужно держать ухо востро. Ему вспоминается авторучка, которую держала женщина. Желтый «Бик», точно такой же, как на той фотографии.
Вторник, у жены выходной. С самого утра Куницкий возбужден, не спит, притворяется, что не замечает ее утренней суеты — из спальни в ванную, из кухни в прихожую, опять в ванную. Короткий нетерпеливый возглас ребенка — наверное, мать зашнуровывает ему ботинки. Шипение дезодоранта. Свисток чайника.
Когда они наконец выходят, Куницкий останавливается на пороге и прислушивается: приехал ли лифт. Считает до шестидесяти — столько времени им понадобится, чтобы спуститься на первый этаж. Потом быстро обувается и вынимает из пакета куртку, купленную в секонд-хэнде. Для маскировки. Тихонько захлопывает за собой дверь. Лишь бы не пришлось слишком долго ждать лифта.
Да, все идет гладко. Он следует за ними, на безопасном расстоянии, в чужой куртке. Взгляд Куницкого цепляется за ее спину, интересно, ощущает ли жена какой-нибудь дискомфорт, но, видимо, нет, потому что она шагает быстро, размашисто, можно даже сказать — радостно. Они с малышом перепрыгивают через лужи, не обходят, а именно перепрыгивают — почему? Откуда в ней столько энергии в это дождливое, уже осеннее утро — кофе, что ли, так действует? Другие прохожие выглядят медлительными и сонными, жена кажется какой-то разноцветной, ее розовый шарф ярким пятном выделяется на фоне дня, Куницкий держится за него как за соломинку.
Так они доходят до детского сада. Он наблюдает, как жена прощается с ребенком, но это его ничуть не умиляет. Может, нежно обнимая сына, она как раз в эти мгновения что-то шепчет мальчику на ухо — какое-то слово, то самое, которое Куницкий так отчаянно ищет. Знай он его, можно было бы открыть космический поисковик и моментально получить простой и исчерпывающий ответ.
Теперь Куницкий видит, как она останавливается у перехода в ожидании зеленого света, вынимает мобильник и набирает номер. Какое-то мгновение Куницкий еще надеется, что в кармане у него раздастся сигнал — для звонков жены у него в телефоне есть свой звук, голос цикады: да, он наделил ее голосом цикады, тропического насекомого. Но карман молчит. С кем-то разговаривая, жена переходит через улицу. Теперь Куницкому приходится ждать, пока загорится зеленый, это опасно — она как раз заворачивает за угол и исчезает, поэтому, как только появляется возможность, он ускоряет шаг. Куницкому начинает казаться, что он ее упустил, он злится на себя и на этот светофор. Что ж это такое: потерять ее в двухстах метрах от дома… Но нет — вот она, шарф входит во вращающиеся двери магазина. Это большой магазин, торговый центр, недавно открытый, почти пустой, так что Куницкий колеблется, стоит ли заходить туда вслед за ней, сумеет ли он спрятаться между стойками. Но приходится войти — там ведь есть второй выход, на другую улицу, Куницкий накидывает капюшон — в конце концов, это выглядит совершенно естественно, ведь идет дождь, — и входит внутрь. Он сразу видит жену — она идет между стойками медленно, словно ее что-то сдерживает, рассматривает косметику, духи, останавливается перед одной из полок и протягивает руку. Держит в ладони какой-то флакончик. Куницкий копается в уцененных носках.
Когда она задумчиво отходит к витрине с сумками, Куницкий тоже берет этот флакончик. «Каролина Херрера» — читает он. Запомнить это имя или сразу выбросить из головы? Запомнить — подсказывает ему что-то. Все имеет значение, просто мы не знаем, какое именно, твердит он себе.
Он видит ее издалека: жена стоит перед зеркалом, держа в руке красную сумку, рассматривает свое отражение с разных сторон. Потом идет к кассе, прямо навстречу Куницкому. Он в панике отшатывается, прячется за полками с носками, наклоняет голову. Жена проходит мимо. Словно привидение. Но потом вдруг оборачивается, словно что-то забыла, и ее взгляд падает прямо на него — съежившегося, в надвинутом на лоб капюшоне. Куницкий видит широко открытые от изумления глаза жены, чувствует ее взгляд — прикасающийся к нему, обшаривающий, ощупывающий.
— Что ты тут делаешь? Что у тебя за вид?
Потом эти глаза вдруг смягчаются, их затягивает каким-то туманом, она моргает:
— Господи, что с тобой происходит, что случилось?
Странно, Куницкий ждал совсем другой реакции. Скандала. А жена обнимает его, прижимает к себе, прячет лицо в этой его странной куртке из секонд-хэнда. Из груди Куницкого вырывается вздох, маленькое круглое «ох», он не уверен, от удивления ли, вызванного ее неожиданным поведением, или от желания уткнуться лицом в ее душистый пуховик и расплакаться.
Куницкий вынимает мобильник, вызывает такси, они молча ждут. Только в лифте жена спрашивает:
— Как ты себя чувствуешь?
Куницкий отвечает, что хорошо, но знает, что впереди — последнее сражение. Кухня превратится в арену борьбы, а они займут стратегические позиции: он наверняка за столом, она — как всегда, спиной к окну. Куницкий знает: к этому важному моменту нельзя относиться легкомысленно — возможно, это последний и единственный шанс узнать, что же произошло. Какова на самом деле правда. Но он также знает, что это минное поле. Каждый вопрос — неразорвавшаяся бомба. Он не трус и не оставит попыток установить факты. Когда лифт начинает подниматься, Куницкий чувствует себя террористом, прячущим под одеждой взрывное устройство: как только откроется дверь в их квартиру, оно сработает и разнесет все в клочья.
Он придерживает ногой дверь, сначала ставит сумки с продуктами, потом протискивается сам. Ничего странного Куницкий не замечает, он зажигает свет и на кухонном столе разбирает покупки. Наливает в стакан воду, ставит в нее увядший пучок петрушки. Это приводит его в чувство — петрушка.
Куницкий передвигается по своей квартире, словно привидение, у него такое ощущение, что он проходит сквозь стены. Комнаты пусты. Куницкий — это глаз, который разгадывает загадку: «Найди десять отличий». Куницкий ищет. Он не сомневается, что они разные — квартира сейчас и квартира раньше. Это игра для малонаблюдательных людей. Ведь нет пальто жены на вешалке, нет шарфа, нет детской курточки, нет парада ботинок (остались только его осиротевшие тапочки), нет зонтика. Детская кажется совсем пустой, да здесь и в самом деле нет ничего, кроме мебели. На ковре лежит одинокая машинка, словно обломок загадочной космической катастрофы. Но Куницкий должен знать точно — поэтому, заранее вытянув руку, он направляется в спальню, к шкафу с зеркалом и раздвигает тяжелые створки, они трогаются с места неохотно, с печальным урчанием. Осталась только шелковая блузка, слишком элегантная. Она одиноко висит на плечиках. Створка слегка задевает рукав — такое ощущение, что блузка этому рада: наконец-то ее обнаружили — всеми забытую. Куницкий рассматривает пустые полочки в ванной. В самом углу — его бритвенные приборы. И электрическая зубная щетка.
Смысл этой картины доходит до него далеко не сразу. Для этого требуется вечер, ночь и еще утро.
Около девяти он варит себе крепкий кофе, потом бросает в сумку вещи из ванной, достает из шкафа несколько рубашек, брюки. Перед самым уходом, уже на пороге, проверяет портмоне: документы и кредитные карты. Потом бегом спускается вниз, к машине. Ночью шел снег, приходится почистить стекла. Он делает это кое-как, руками. Планирует вечером быть уже в Загребе, а на следующий день — в Сплите. Завтра он увидит море.