Бегущая зебра

Лекаренко Александр Леонидович

— Ни на чьей, — Жоржик гордо выпятил грудь, покрытую белым пухом. — Я настоящий русский орел — двуглавый. Я люблю жизнь, а жизнь любит того, кто ее не боится, как женщина. Если вы боитесь женщину, она возьмет в руку плетку. Все скорбящие — это тайные мазохисты, все сосуды мировой скорби полны собственного дерьма, это пиздострадальцы, мечтающие о плетке, их давят свинцовые мерзости жизни, потому что они сами залазят под них, как черви под камень, прячась от жизни.

— Неправда ваша, — возразил Алик. — Есть объективные обстоятельства.

— Обстоятельства?! — Жоржик

вздернул брови на залысый лоб. — Посмотри на эту роскошную девку! — Он ткнул пальцем в Юлию. — Ее придавили обстоятельства? Посмотри на ее сестру! — он ткнул пальцем в Вальтро. — У нее хватит обстоятельств и на тебя, и на Тельму. Посмотри на меня, — он ткнул пальцем себя в грудь, — моих обстоятельств хватит на вас четверых. Но я не держу их на своем горбу, я сбросил обстоятельства и обязательства в яму. Смерть — это жизнь. Она дает, и она принимает все. Я научился принимать все, как смерть и как жизнь. Поэтому я стою прямо, хотя и одной ногой в яме. А ты стоишь криво, Алик, и на ровном месте путаешься в собственных ногах.

— Вы мне не путайте Алика, — усмехнулась Тальма, — а то он еще решит воспарить к свободе, сбросив в яму меня.

— Если Алик дурак, то тебе не о чем беспокоиться, — усмехнулся Жоржик, — а если не дурак, тем более, не о чем. Умный поймет, что другие люди, — это его собственный груз, к которому другие люди не имеют никакого отношения.

— Я вас раскусила, — с облегчением сказала Тельма, — ваши путаные парадоксы выдают вашу истинную сущность, вы спонтанный буддист.

— О, Аллах! — вздохнул Жоржик, складывая руки на груди. — Благодарю тебя за то, что ты создал виски, — единственное утешение человека, которого раскусывают слишком быстро.

После того, как Жоржик, нагрузившись, заснул прямо за столом, оставшиеся на ногах решили пройтись к реке для ночного купания в стиле «ню».

— Может, отнесем его в постель? — предложила Юлия.

— Не надо, — отмахнулась Вальтро, — он сам проснется часа через полтора и вместе с Гретой доберется до дому.

На пустынном, залитом лунным светом берегу выяснилось, что Алик отчаянно смущается. Однако женская часть квартета обступила его, как стая собак, и рвала его целомудрие до тех пор, пока, совершенно обезумев, он не сорвал с себя трусы и громко вопя, бросился в воду. Тельма и выглядела, и плавала почти не хуже, чем Вальтро с Юлией, их смех, их брызги и блеск их тел взлетали до звездных небес, наполняя блеском пространство ночи, и далеко разносились по каньону реки.

Ночной сторож, стороживший самого себя на балконе чужой дачи, слыша их веселье, видеть не мог и мучался невозможностью, чуя в ночи звенящий голос Юлии и не смея приобщиться к чужому празднику жизни.

Глава 33

— Тебе были знаки судьбы? — утром спросила Тельма перед тем, как сесть в такси.

— Их так много, что это ужепохоже на сеть Сатаны, — усмехнулась Юлия, целуя ее на прощанье.

Проводив гостей, они решили проехаться на мотоцикле по местам боевой славы.

— Я надеюсь, что бомба не попадет дважды в одну и ту же голову, — сказала

Юлия, отказываясь от предложенного Вальтро шлема.

— Дерево на месте, — сказала Вальтро, когда они подъехали к месту события. — И даже не засохло. Вот здесь ты лежала. А здесь сидела я. А там стоял Тайсон. И мы смотрели на тебя и думали, что тебя уже здесь нет.

— А что ты чувствовала? — спросила Юлия.

— Я чувствовала себя так, как будто ко мне приближается смерть, — сказала Вальтро. — А ты можешь вспомнить что-нибудь о своих ощущениях?

— Нет, — ответила Юлия. — Абсолютно ничего. Но я хорошо помню, что перед этим в нас стреляли. Пуля пролетела возле моей головы.

— Ты увидела это во сне, — сказала Вальтро.

— Я помню даже лицо пацана, который стрелял, — повысила голос Юлия, — их было там двое. Мы чуть не проехались по их головам.

— Ну, хорошо, давай еще раз проедемся по тому месту, — усмехнулась Вальтро. — Может, ты вспомнишь и номера их паспортов.

Они выехали из просеки и небыстро двинулись по полю, урожай уже был собран, собран небрежно, повсюду торчали сломанные и покосившиеся стебли кукурузы, между ними бродили вороны.

То, что они увидели, они увидели издалека, и издалека это выглядело, как заросли бурьяна.

— Вот оно, — сказала Вальтро, когда они подъехали ближе.

Некоторые головки выросли уже после того, как урожай был собран, и успели высохнуть, судя по их размерам, это был хороший урожай.

— Ну? — сказала Юлия. — Теперь ты понимаешь, почему они в нас стреляли?

— Как ты думаешь, — усмехнулась Вальтро. — Нам повезло в ту ночь или не повезло?

— Нам не повезло уже тогда, когда мы родились, — сказала Юлия, — или повезло?

И они громко рассмеялись посреди пустого поля под голубыми небесами, скрывающими свирепую пустоту космоса.

В это лето, последнее от Рождества Христова, полковник принимал не меньше потенциально судьбоносных решений, чем за всю свою предыдущую жизнь. Но, перетекая в реальность и изменяя течение жизни, эти решения формировали ситуации, никак не соответствовавшие его намерениям. Теперь полковник принял решение контролировать ситуацию и направлять течение судьбы, если понадобится, с заступом в руках. Его руки твердо лежали на обтянутом кожей руле «лендровера», блестящий от лосьона подбородок целеустремленно торчал в ветровое стекло, он был абсолютно трезв, в белоснежной рубашке и костюме, пошитом в Лондоне, полчаса назад он позвонил Нелли и ехал на встречу с ней.

Вальтро вырулила на шоссе и до предела вывернула ручку газа, Тайсон взревел, деревья по обе стороны дороги, рванулись назад серо-зелеными полосами, наездницы завизжали, взлетая над дорожным покрытием, — впереди простирались пространства света, скрывающие карту судьбы.

Жоржик открыл глаза в своей постели, не чувствуя, как из глаз текут слезы, слезы не мешали ему, он уже прозревал вечность, скрытую за дымкой земной атмосферы и за слезами глаз, ему было легко, свободно и чуть-чуть печально, единственное, чего он хотел, — это чтобы Вальтро успела взять его за руку, когда он будет улетать отсюда насовсем.