Бекар
Шрифт:
А поцелуй, который требует себе вечности? А долгое падение в бездонные глаза другого? А беззвучный и понятный только влюблённым язык прикосновений?
Но вот уже проскакали с телеэкранов лошади ночных «Вестей»... И на первом канале отзвучали аккорды Свиридова, отбивая неумолимое время...
— Пора, уже совсем поздно, — Аня шагнула в подъезд, Василий механически двинулся следом, втайне надеясь удержать её там хоть на пару минут.
Когда они преодолели первый лестничный пролёт и повернулись ко второму, пришлось остановиться. Сердце Василия
Посреди лестничного марша сидели Брагин и Вознесенский. Судя по количеству окурков и плевков на ступеньках, сидели уже давно. Под ногами у Ани звякнула пустая бутылка из-под водки. А на площадке были разбросаны несколько пустых жестянок от колы и пива.
— А вот и наши голубки! — оскалился Брагин.
Он был крепко пьян и, поднимаясь на ноги, сильно пошатнулся.
— Маэстры, — сплюнул на пол Макс.
— Ну что, Вася, выходит, ты нарушил наше джент... джень... тьфу... соглашение. Нехорошо, Вася, не по-мужски. А что ты, Вася, по-мужски можешь? — Виктор шагнул на ступеньку ниже, просверливая Морозова презрительным взглядом.
— По соглашению выбор должна сделать я, — встала между ними Аня, и я его сделала. Витя, ты ещё найдёшь свою даму сердца.
— А тебя вообще кто спрашивает? — высунулся из-за спины Брагина Макс.
— Аня, иди, пожалуйста, домой, — попросил Василий.
Больше всего он не хотел, чтобы драка происходила при ней. В том, что разборка вот-вот начнется, не было никаких сомнений. Теплилась ещё какая-то надежда на то, что пьяный Брагин не сможет бить сильно, но, похоже, злость его быстро отрезвляла.
— Иди, Аня, — снова попросил Василий, — иначе я себя уважать перестану окончательно.
— Иди, Гордеева, — опять встрял Вознесенский, — Маэстро нам серенаду споёт.
— Ты хоть знаешь, что такое серенада? — спросила его Анна, проходя мимо.
— А нам сейчас Маэстро расскажет.
— Если вы не уйдёте, я позову отца, — предупредила Аня, нащупывая ключом замочную скважину.
— Аня, прошу тебя, не надо, — глухим, не своим голосом напомнил Василий, ведя дуэль взглядов с Брагиным.
— Сейчас, я только скажу родителям, и вернусь, я провожу тебя, Вася, при мне они не посмеют...
— Аня, ты не понимаешь, что позоришь меня! — сорвался на крик Василий.
Брагин только скривил губы. Сплюнув на пол, под ноги Морозову, сказал ни к селу:
— Мальчик хочет в Тамбов... — и когда дверь за Аней захлопнулась, ударил неожиданно и резко.
Василий, не устояв на ногах, слетел с лестничного пролета на площадку и, потеряв шапку, сильно ударился головой о стену. Сознание замутилось до тошноты. Зрение ещё полностью не восстановилось, но следующие несколько ударов погрузили его в полную темноту... Он успел только пожалеть об одном: что ни разу не ударил. И уже не слышал, как Вознесенский, очень похожий в этот момент на шакала из мультфильма «Маугли», захихикал, взяв руку Василия:
— Ну что, проверим музыкальные пальчики?
Он положил безвольную кисть на ребро ступени и со всей силы опустил на неё подошву ботинка.
Огненный фонтан боли прошил темноту перед глазами Василия. Дальше он уже не воспринимал происходящее абсолютно. И прежде чем озверевший Брагин вдруг замер, осознав мерзость происходящего, Вознесенский успел попрыгать на второй руке Василия, превращая кости в осколки. Всё это длилось не больше двух минут, затем наверху распахнулась дверь, к на площадку вышел отец Ани.
— Дёргаем! — крикнул полоумный Макс, и Брагин рванул за ним, в два прыжка преодолев пространство до входной двери.
— Стойте, изверги! — но они этого уже не слышали, как не слышал и Василий.
В ушах у него совершенно автономно, но очень чётко звучала тема нашествия из седьмой симфонии Шостаковича. Она нарастала до пульсирующей боли, а когда ему сделали укол, как-то незаметно и плавно перешла в «Болеро» Равеля, чтобы потом затихнуть совсем. Музыка уходила...
На улице Брагин вдруг остановился и врезал хохочущему сквозь одышку другу. Макс сел в сугроб и, вытирая кровь с губы, оскалился:
— Витёк, ты чё?
— Ты ему руки сломал!
— Да он этими руками твою тёлку лапал!
— Без тебя бы разобрался! Ты безбашенный, Возя, садист! — Брагин плюнул и пошёл своей дорогой.
— А ты добрый, белый, пушистый и летаешь! Сам-то ему репу не хило помял! — обиженно крикнул вслед Вознесенский.
7
Василий окончательно пришёл в себя, когда хирург Сергей Иванович вместе с медсестрой Валентиной Ивановной гипсовали ему обе кисти. Первое о чём подумал: «А как теперь ходить в туалет?» — и нешуточно от этого расстроился. Не просить же кого-то расстёгивать ширинку! В голове ощущался пластилин, который сам из себя что-то лепил, отчего сильно подташнивало.
— О! Герой пришёл в сознание. Как самочувствие? — улыбнулся врач.
— Не знаю, — честно сообщил Василий.
— Ну да, мало тут никому не покажется. Сотрясение плюс десять переломов! Все пальцы, кроме больших, и ещё лучезапястные! В каком гестапо ты побывал?
— Да тут, недалеко, — попытался пошутить, но вдруг понял самое главное: — Играть смогу?
— Футбол, хоккей, шахматы, теннис, подкидной дурак, преферанс — никаких проблем! Не сразу, конечно...
— На фортепиано?
Хирург замер, заметно растерялся. Профессиональную деловитость в глазах сменило сочувствие. Но он довольно быстро нашелся:
— Так это ты, Вася, наш колхоз на всю область прославил? Говорят, у тебя золотые руки...
— Я про ваши то же самое слышал.
— А! — подмигнул доктор. — Резать — не клеить! Но ты нос не вешай. «Повесть о настоящем человеке» читал?.. Там лётчик Маресьев без ног летать смог.
— Читал, — скептически произнес Василий.
— И в отрицательном следует находить положительное. Десять переломов дают тебе освобождение от воинской службы.