Бекар
Шрифт:
— Можно я спрошу? — Василий попытался унять сумбур в голове.
— Ты и так всё время спрашиваешь. Ну, спрашивай...
— Ань, тогда у тебя дома... что это было? — и замер, чуть ли не зажмурился.
— Не знаю, дура я была, вот что. Мне показалось, что я именно так должна поступить. Хотелось чего-то... сама не знаю. Теперь стыдно, дура и всё!..
— Да нет, это я дурак был. И Брагин этот появился...
— Он всегда появляется, ты что, не замечаешь? Может, и сейчас наш разговор слушает.
Василий даже вздрогнул от такого предположения. И тут же стало стыдно от собственного малодушия. В конце концов, договор
А может, нарушал? В зале консерватории... Или — двенадцатым этюдом Шопена?..
— Аня, я тебя никому не отдам, — твёрдо сказал Василий.
— А я ни к кому и не ухожу, — спокойно, будто они триста лет живут вместе, ответила Аня.
— Наверное, мне с ним всё-таки придётся драться.
— Зачем? Чтобы он изуродовал тебя? Мне этого не надо.
— Мне надо. Иначе он всегда будет стоять между нами. Да ещё Вознесенский этот.
— У вас же пари.
— Не пари, а договор.
Аня вздохнула так, что у Василия сжалось сердце. Нужно было задать ещё один вопрос. А он почему-то застревал, Василий боялся обидеть им возлюбленную, но всё же решился:
— В тот день, когда я так трусливо ушёл, вы там остались... — и не смог договорить до конца.
— За кого ты меня принимаешь, Морозов?! — так и есть, Анин голос плеснул обидой и болью, и Василий от досады прокусил себе губу: ну что за идиот? Одна ошибка за другой!
— Аня, прости, я вовсе не хотел...
— Ты, Вася, ещё ему расскажи! Может, по вашему джентльменскому соглашению вы ещё рассказывать друг другу должны, кто и чего добился на любовном фронте?! Расскажи, Вася, и лучше всего при Вознесенском. Представляю, его сальную физиономию!
— Ань, что ты! Да никогда! Ты самая лучшая! Ты просто идеал!
— А ты Морозов!.. Маэстро... — не договорив, она бросила трубку.
И Василий чуть не бросил. В стену.
Сколько же может ещё продолжаться такое состояние? Но тут его осенило: ещё полгода! Потом Брагин уедет поступать в институт. Вроде бы собирается на физкультурное отделение университета. И у Василия с Аней будет ещё целый год. А до этого? Трусливо ждать, когда ситуация разрешится сама собой? Но что-то подсказывало: сама собой она не разрешится. Где-то наложится минус на плюс и будет либо короткое, либо долгое замыкание.
Выдержав паузу, он снова набрал номер Гордеевых, услышал на другом конце дыхание Ани и, не дожидаясь ответа, выпалил:
— Аня, я хочу, чтобы ты знала, я люблю тебя, люблю больше всего на свете, больше музыки, без тебя вся музыка теряет смысл! Прости меня...— и теперь сам первым отключился.
Каникулы прошли в мучительной тоске. Изольда Матвеевна в эти дни уезжала на родину, куда-то в Поволжье, а это значило, что встреч в музыкальной школе не будет. Работать не хотелось, и во все эти дни Василий только пару раз садился за инструмент, чтобы нехотя «проковырять» конкурсную программу. Пытался сочинять, но вдохновения хватило бы только на грустную колыбельную. Зато долго и бесцельно слонялся по улицам посёлка, избегая встреч с кем бы то ни было. И много читал. За каникулы осилил книгу Георгия Свиридова «Музыка как судьба», которую привёз из Москвы отец. Гениальный русский композитор оказался ещё и гениальным мыслителем. Благодаря этой книге Василий изменил своё отношение к хоровой музыке, к которой ранее относился весьма прохладно. Теперь специально заказал через Интернет несколько дисков с церковной
Аня не звонила. Зато один раз позвонил Брагин, спросил, не знает ли Василий что с Анной — она сидит дома, на тусовках не показывается. «Не знаешь?» — «Не знаю». — «А сам, чего сидишь?» — «К конкурсу готовлюсь» — «Ну лады». Вот и весь разговор.
Неожиданное произошло в первый день школьных занятий, которого Василий ждал почему-то как решающего. Какая-то едва уловимая, из сердца, а не из ума исходящая интуиция подсказывала: что-то должно определиться. Откуда берётся такое знание?
После уроков, во время обычной толчеи у гардероба, Аня подошла к нему и спросила так, словно они расстались вчера:
— Вася, проводишь меня?
Рядом, как вечное наваждение, стоял, поигрывая ключами, Брагин:
— Да я подвезу, Ань.
— Нет, мы пешком.
В глазах Виктора на секунду мелькнуло злое удивление, но он быстро взял себя в руки:
— Как хочешь. Сегодня вечером в клубе будет концерт. Банда какая-то выступает, из города приехали. Я заеду за тобой?
— Нет, не надо, не хочу я всю эту самодеятельность слушать, — с нескрываемым раздражением ответила Аня.
— Ну да, — скривился Виктор, — у тебя же свой Маэстро есть! Да, Маэстро?
— Да, — спокойно ответил Василий, — но и на любительский бокс она бы не пошла.
— Ну-ну...
Под это «ну-ну» и пришлось уходить в неизвестность, спиной чувствуя въедливый взгляд соперника.
— Хорошо, что ты тогда позвонил... второй раз, — сказала по пути Аня, — мне так плохо было, а ты сначала со своим дурацким вопросом. Я правда не знаю, зачем я тогда так поступила. Взрослой себя посчитала. Теперь стыдно. Девчонки все про это рассказывают...
— Я ничего прекраснее в жизни не видел! — Василий сколько мог вложил в голос убеждения.
— Молчи! А то больше не увидишь! — смущенно, но с едва скрываемой улыбкой отмахнулась Аня.
Мир вокруг изменился стал осмысленно возвышенным, а за таежными далями угадывалось зовущее завтра. Снова захотелось сесть за рояль и наполнить этот сияющий мир гармонией звука, выплеснуть переполнявшие чувства. Почти сразу закрутилась, пока ещё в подсознании, мелодия. Но сейчас у неё не было шансов прорваться в этот мир, рядом была Аня...
— Увидимся завтра, на репетиции, — сказала она на прощание у подъезда.
— Завтра обещают жуткий мороз. Я в Интернете смотрел.
— Ну ты же всё равно придёшь?
— Приду.
— Из-за музыки.
— Нет, потому что ты тоже придёшь.
— Приду.
На том и расстались. И окрыленный Василий уносил на щеке легкое прикосновение губ Ани.
Дома же долго силился вспомнить мелодию, что звучала в нём, когда они шли по улице, но она исчезла безвозвратно, как многое из того, что уходит из нашего сознания в другие, неведомые миры, а может — к другим людям. Ведь бывает так: читаешь изложенные на бумаге чужие мысли, а кажется, что они твои собственные. Особенно, если изложены талантливо. Или стоящий рядом с тобой человек произносит фразу, которую ты сам хотел сказать, но опоздал на какие-то доли секунды.