Бекар
Шрифт:
Дня через три, опасаясь неуловимой мимолетности и воздушности сказанного слова, он доверил его бумаге, и на уроке отправил ей пространную записку, где звучало таинственное и ничем не заменимое «люблю», а сверх того — сквозила готовность посвятить ей всю свою жизнь, всё творчество, как некогда безутешный Петрарка своей Лауре. А в ответ получил краткое и половинчатое: «Васенька, ты мне тоже очень нравишься, ты талантливый, ты умница, но я пока не могу понять сама себя». Как человек может не понимать сам себя? Впрочем, бывает, конечно. Тем более что речь идёт о девушке! Но в данном случае это означало одно: полной взаимности, скреплённой
— Мам, а за что ты полюбила папу? — задал прямой вопрос Василий.
— За то, что он полюбил меня, — не задумываясь ответила мать, — он поступал в наш нефтегазовый институт после армии, у него была медаль за Афганистан, пришел на вступительные экзамены в форме... Тогда многие девушки на него заглядывались. Но, честно тебе скажу, я в тот момент на него внимания не обращала. А вот когда он уже после первого курса прицепил к нашему окну в общежитии на третьем этаже огромный букет с запиской для меня... Представляешь, со стороны улицы?! Это показалось мне очень романтичным и оригинальным.
— И ты в него за это влюбилась?
— Нет, я всего-навсего заприметила, кто это сделал. А потом он ещё долго за мной ухаживал. После букета я только лишь позволила ему провожать меня после занятий. Хотя для меня до сих пор остается загадкой, как он забрался по абсолютно ровной стене, где зацепиться не за что, до нашего окна да еще в сумерках...
Заметив на лице сына выражение многообещающей романтичности, способной подтолкнуть к безумным поступкам, папа, Георгий Васильевич, вздохнул и ради предостережения сдался:
— Я просто нанял за двадцать пять рублей автовышку...
— Автовышку? — разочарованно вскинула брови Наталья Павловна.
— Ну да, такая машина с выдвижной корзиной.
— М-да... — подытожил Василий. — Сейчас, чтобы удивить девушку, надо нанимать, а ещё лучше иметь лимузин. Или самолёт.
К слову сказать, Брагин частенько разъезжал по посёлку на серебристом «Форде-мондео» с тонированными стёклами. Нередко подвозил и Аню...
— Вот видишь, сынок, ничего сверхъестественного, за шестнадцать лет последующей совместной жизни он больше ни разу не нанимал автовышку...
— Потому что надо было нанимать то детскую коляску, то стиральную машину, то ещё что-нибудь. Но цветы-то дарил! — попытался защищаться отец.
— Да, — подтвердила Наталья Павловна, — два раза в год, на день рождения и день свадьбы. А на восьмое марта дарил бытовую технику или наборы посуды, говорил, что это и есть женские подарки!
3
В
Осень была тёплая и удивительная: небо оставалось ярко-голубым и высоким, как в мае; хвойная тайга, прореженная берёзами и осинами, примеряла золото, а местами смущалась до багрянца от восхищённых взглядов. Медлительный ароматный воздух еле плыл над водами великой сибирской реки, и обе стихии подражали неспешному времени, а может, отражали ту самую бесконечность, которую всю жизнь тщетно пытается охватить человеческое сознание. Вместе с рекой за горизонт неспешно тянулось небо. Ничто не предвещало суровой зимы.
Василий запасся букетом дорогих орхидей, кои привозили в эту таежную Тмутаракань вместе с голландскими розами и герберами коммерсанты (по всей видимости, их бизнес имел успех). Он облачился в строгий классический костюм, и, немного подумав, прихватил у Лёхи Скворцова бутылку шампанского, пообещав на днях вернуть. «Всё по взрослому», — так, подбадривая сам себя, он постучался в заветную дверь. И с порога был немного удивлён и даже разочарован: Аня встретила его в потрёпанном домашнем халатике, с непричесанной головой и какой-то повседневной озабоченностью в глазах. Точно Василий пришел не на свидание, а списать домашнее задание по алгебре или помочь ей прибраться в квартире к приезду родителей.
Но экзотический букет всё же возымел действие. Аня поцеловала Василия в щёку и долго пристраивала орхидеи в вазе на столе своей комнаты. Колдовала с водой и размышляла вслух, как заставить цветы постоять подольше.
— Ты, поди, разорился, Вася? — спросила лукаво.
— Это не имеет значения, — ответил рыцарь.
— А шампанское? Хочешь выпить?
— Н-ну... — растерялся было Василий, — я думал, букет и шампанское... Почти натюрморт.
— Ну, так поставим рядом с букетом или всё-таки выпьем? — улыбнулась Аня.
В этой усмешке Василий интуитивно почувствовал подвох от пра-пра-прабабушки Евы. Не с такой ли покровительственной к чужой наивности улыбкой подавалось к столу яблоко с древа познания? В любом случае, сердце ёкнуло, а внешне пришлось подпустить этакой развязности и для вящей убедительности без лишних слов пальнуть пробкой в потолок.
Пробка-дура срикошетила и ударила в макушку Василия. Ойкнув, он хохотнул, Аня же залилась смехом надолго.
— Надо было чуть наклонить, — дала она поздний совет.
— Ничего, так смешнее, — собрался с мыслями Морозов.
Шампанское пили с шоколадом. Говорили о ничего не значащих пустяках, перемывали кости одноклассникам и учителям. А после второго бокала Аня включила музыку и сама пригласила его на танец. Обомлевший Василий как-то неловко (по-пионерски) обнял её за талию. Она же внезапно прижалась к нему всем телом, отчего дыхание у него сначала остановилось, а потом стало синкопировать с ударами сердца. Нахлынувшая, как цунами, нежность всё же несла в себе холодный ручеек осторожности: как бы чего не сделать неправильно. Сначала он несколько раз поцеловал её в шею, а потом их губы, точно два магнита, нашли друг друга.