Белая бабочка
Шрифт:
Полковник встал, подошел к окну. Его взгляд остановился на газетном киоске.
— Вы представляете себе, какой резонанс имела бы дискредитация Лаврентьева? Как бы заплясали желтые и черные газетки! — Троян помахал поднятой рукой и, подражая голосу уличных газетчиков, — произнес: — «Новые аресты в Москве!», «ГПУ схватило академика Лаврентьева»! На все это нам наплевать. Даже для врага не эта шумиха самое главное. Мина, подложенная под честное советское сердце, им теперь, пожалуй, не менее важна, чем взорванный завод или линкор… Лаврентьев — очень большая величина, мирового значения. И вдруг… Вы понимаете, майор, они ведь спят и видят, как бы это у нас посеять недоверие к людям. В атмосфере всеобщей подозрительности поймать настоящего врага в сто раз труднее.
Полковник отошел от окна и снова сел в кресло.
— Сколько вам, Анохин, было лет в тридцать седьмом году? — вдруг спросил Троян. — Шестнадцать?
— Семнадцать, — будто извиняясь, ответил майор.
— А я тридцать седьмой хорошо помню…
— Павел Александрович, неужели у вас сложилось такое мнение, будто за каждым промахом я вижу руку вредителя и готов хватать людей по малейшему подозрению и даже без него?
— Зачем вы так утрируете, Федор Ильич! — с обидой произнес Троян. — Я о другом вам толкую. У чекистов большие заслуги в защите Родины от врагов. Мы гордимся своим старым званием. Сам народ назвал нас мечом революции. Но разве мы с вами, майор Анохин, имеем право забывать, что враги, носившие нашу с вами форму и погоны повыше, чем у нас, кое в чем преуспели, пытаясь запачкать доброе чекистское имя. Эти годы нас многому научили. И в том числе настоящей бдительности. — Полковник поднялся и решительно сказал: — Нет, майор, никаких вызовов академика Лаврентьева. Через несколько, дней у нас будут точные данные, что последнее время делал в секретной службе Курт Регль, а мы пока будем продолжать заниматься Шелехом.
— Личное дело Шелеха выглядит безупречно, — проговорил Анохин.
— Анкета — это еще не человек.
— Но у этого человека отличная биография… Сын бедняков. С восьмого года учился во Львове. В революцию бежал к нам. Тридцать лет в заповеднике. В войну партизанил, спас музей… Бежал из-под ареста во время оккупации. Всё точка в точку.
— Одна точка мне кажется заковыкой. Есть старый запрос Академии, — заметил Троян. — У Шелеха не было оригинала диплома.
— Ведь он бежал в 1918 году. Тогда ему было не до диплома.
— Это, конечно, мелочь, — согласился полковник. — Хотя иногда самое сложное начинается с самого простого… Ну что ж, моя «дочь» получит приглашение от подруги из Ялты…
— И поедет во Львов?
— Да, там должны быть какие-то следы Шелеха, — подтвердил Троян.
…Следующее утро застало полковника Трояна в Южноморском музее, в зале, у входа в который висит табличка: «Южноморск в дни Великой Отечественной воины 1941–1945 гг.» Павел Александрович остановился перед большим стендом. В углу его, за стеклом, выставлено объявление с портретом Шелеха в центре. На желтой афишной бумаге черными буквами набрано: «Пять тысяч марок тому, кто обнаружит бежавшего двенадцатого ноября сего года из-под ареста врага нового порядка Остапа Шелеха».
Направляясь к выходу через анфиладу музейных залов. Троян повторял про себя:
— Двенадцатого ноября…
— Товарищ полковник, все дела южноморской комендатуры за ноябрь сорок третьего года просмотрены, — докладывал Анохин через несколько дней Трояну.
— И никаких подробностей побега?
— Ничего.
— А то, что я просил, разыскали?
— Есть корешки путевок шоферам немецкой комендатуры. Несколько нарядов на утро и полдень двенадцатого ноября.
— Это не то. Ведь, по рассказам Шелеха, его везли на расстрел вечером.
— Вечером из гаража уходила только одна машина.
— Какая?
— «Пикап».
— Известна фамилия шофера? — Троян с надеждой посмотрел на Анохина.
— Гофман.
— Гофман? — переспросил Троян. — Если память мне не изменяет, — сказал он минуту спустя, — какой-то Гофман значится в личном составе комендатуры Регля.
— Вряд ли гауптман Гофман служил шофером… Но был еще один Гофман. Он упоминается в приказе о резервистах, прикомандированных к южноморской комендатуре… «Роберт Гофман… Место рождения — Берлин 1893 год… Гражданская специальность — шофер». Может быть, это тот, кто нам нужен?
— Допустим, — согласился Троян. — Но жив ли он?
— Даже по теории вероятности есть по крайней мере десять шансов из ста…
— Если этот Гофман — гражданин ГДР и честный человек… А впрочем, я думаю, наши немецкие друзья сами решат, как нам помочь.
Сегодня у нас гости…
У них не требовали отпечатков пальцев. И не брали никаких подписок.
За ними не ездили и не сломились молодцеватые парни в широких пиджаках и низко надвинутых шляпах, вид которых ясно говорит, для чего они тенью следуют за гостем.
К ним не подсылали провокаторов, чтоб предложить кучу денег за измену родине.
Репортеры не задавали им глупых и каверзных вопросов, не вызывали на инциденты и не печатали о них скандальной хроники.
Они ездили и ходили всюду, где хотели, смотрели все, что хотели.
И тот, кто честен, видел то, что есть, и не видел того, чего нет.
Летом 1955 года толпы туристов бродили по улицам советских городов.
— Я объездил всю вашу страну в поисках железного занавеса и нашел… противопожарный занавес из железа на сцене южноморского оперного театра, — шутил профессор права из Сан-Франциско.
Приезжавшие в Южноморск зарубежные гости старались обязательно посмотреть раскопки древнего Эоса…
Сегодня экспедиция Лаврентьева принимает гостей из Германской Демократической Республики.
Показав гостям древний город, археологи пригласили их к столу. Он накрыт под тентом, недалеко от кургана, на котором уже спущен флаг. Стоят небольшие амфоры с вином, блюда с закусками, гидрии с холодным медком, который в Терновке умеют делать как нигде в округе. На белой скатерти еще резче выделяется иссиня-черная блестящая лакировка киликов, канфаров и скифосов, заменивших бокалы, чашки и стаканы.
После первых тостов поднялся немолодой худощавый немец в светлом пиджаке и квадратных роговых очках, сидевший рядом с Сергеем Ивановичем.
— Геноссе Лаврентьев, дорогие друзья! За этим необычным столом, — немец взглянул на канфар, который он держал в руке, — были сказаны добрые слова в адрес моего народа, нашей Демократической Республики. Спасибо за них. Мы, немцы, глубоко уважаем нашего любезного хозяина профессора Лаврентьева. Хочу присоединиться к замечательным словам, которые геноссе Лаврентьев недавно произнес на конгрессе мира: «Пусть на нашей планете никогда больше не будет руин, кроме тех, — гость сделал жест в сторону раскопок, — которые открывают археологи — люди самой мирной профессии». Разрешите, геноссе, из этого древнего бокала выпить за человека, за мир, за цивилизацию, которую человечество рождало в тяжких муках не для того, чтобы еще в более страшных муках похоронить ее плоды.