Белая бабочка
Шрифт:
Все зааплодировали. Оратор обменялся с Лаврентьевым долгим рукопожатием. Обед продолжался в шумной и непринужденной обстановке…
К Лаврентьеву подошел его шофер и что-то сказал. Сергей Иванович какую-то секунду подумал и тотчас глазами показал на Тургина.
— Павел Александрович, — шофер склонился к уху Тургина, — выручайте. Тут неувязка с машиной получилась. Одну из тех, что гостей привезли, отпустили, а у меня, как назло, мотор отказал.
— Ладно, Фомич, не волнуйся, на своей повезу.
— Вы уж тут малость не допейте, — шутил! шофер, — на шоссе вреднюший автоинспектор, не посмотрит, что гостей везете.
Но Тургину было не до шуток. Его внимание привлек другой разговор. Всматриваясь в лицо Шелеха, его сосед-немец неуверенно произнес:
— Геноссе, смотрю на вас, и мне кажется — знакомое лицо.
— К сожалению, я еще в Германии не был.
— А я, к сожалению, в России уже бывал… В войну вам тут не приходилось жить?
— В войну всякое бывало, — уклончиво ответил Шелех.
— А в Южноморске жили?
Шелех как бы не расслышал. Прошла секунда-другая, и, выбрав момент, он поднялся и, теребя бородку, произнес свой тост:
— Говорят, археологи народ неразговорчивый. Разрешите мне быть совсем кратким. Non multa, sed multum… Немного, но многое. Друзья, за нашу дружбу!
И Шелех зааплодировал вместе со всеми.
Ни одного слова из этого разговора не пропустил Тургин, который, казалось, теперь был целиком поглощен беседой со своим соседом — машинистом из Дрезденского депо.
Обед кончился засветло. У ворот заповедника, над которыми висело полотнище с надписью на русском и немецком языках: «Добро пожаловать», уже ждало несколько «Побед».
Хозяева прощались с гостями. Последние рукопожатия, обмен адресами. Лаврентьев что-то записывал в блокнот. Тургин разговаривал с немцем, который был соседом Шелеха, И тоже записывал в книжку адрес своего нового знакомого: «Роберт Гофман. Берлин. Улица Розы Люксембург», Когда стали рассаживаться по машинам, он пригласил своего собеседника сесть рядом с собой.
Еще две-три минуты, и колонна отправилась в путь. I
Тургин вел машину молча, сосредоточив все внимание на дороге. Молчал и сидящий рядом немец. Он пристально смотрел в боковое стекло.
Когда вдали показался лес, Тургин нарушил молчание:
— Вы так смотрите, словно узнаёте знакомые места.
— Да, знакомый лес.
— Это не тот лес, что был на пути из Южноморска, — заметил Тургин, — мы ведь едем по другой дороге.
— Я вижу.
Неожиданно откуда-то слева, почти перед самым радиатором, ухарски въехал на шоссе паренек на велосипеде. Павел Александрович! резко направил машину в объезд велосипедиста. Одновременно с Тургиным его сосед инстинктитшо сделал движение, как бы желая взяться за руль. Это не ускользнуло от Тургина.
— Вы водите машину? —
Немец улыбнулся:
— Геноссе, я тридцать лет вожу машину.
Стала видна лесная опушка. Теперь немец глядел в окно с каким-то напряжением. Машина поравнялась с огромным раскидистым дубом.
— Красив старик. Он, конечно, старше нас с вами. — Тургин показал на дерево.
— А я его видел и без листьев…
— Вы здесь не впервые?
Немец вздохнул:
— Когда служил в гараже южноморской, комендатуры, не думал, что приеду сюда почетным гостем… Не хочется вспоминать те страшные годы…
Спутники снова замолчали.
На протяжении многих километров шоссе шло через густой лес и казалось широкой бесконечной асфальтированной просекой.
— Мне этот лес хорошо запомнился, — вдруг задумчиво произнес немец.
— Почему же? — поинтересовался Тургин.
— Das ist eine alte Geschichte… [4] Вез я однажды из Южноморска арестованного русского. Машина открытая, по бокам дна автоматчика. Они еще ругались, чтобы потише ехать: дорога тогда была плохая. И вот, как поравнялись с тем деревом, арестованный соскочил — и бежать. Возле дуба споткнулся, поднялся — и в лес. А наши автоматчики даже машину не остановили. Постреляли по сторонам — и всё…
4
Это старая история.
— А что это был за человек?
— Не знаю. Только сегодня мне вдруг показалось, будто вижу похожего на него. Конечно, обознался.
— А у вас память завидная.
— Как же было не запомнить, если это случилось в день моей серебряной свадьбы. Только собрался было жене написать, а тут звонят из комендатуры — машину требуют.
— Я уверен, золотую свадьбу вы лучше отметите. Когда смогу вас поздравить?
— Двенадцатого ноября 1968 года…
Когда Тургин на обратном пути проезжал мимо Южноморского музея, он невольно чуть притормозил. Был уже поздний вечер, и снятые с курганов каменные бабы стояли у стен и на дорожках, будто застывшие сторожа.
Житие Якова Стасюка
Среди двух миллиардов людей, населявших землю в бурные двадцатые годы двадцатого века, затерялся где-то на планете человек по имени Яков Стасюк.
Восьми лет его, круглого сироту, отдали в монастырь, и в Добромиле среди монахов-василиан появился новый послушник.
Если бы не случай, тщедушный послушник с лицом цвета восковой свечи, которую он держал во время богослужения, скоротал бы, вероятно, всю свою жизнь за стенами монастыря. Но как-то раз в Добромиль пожаловал сам митрополит Андрей.
Хитрый дипломат, который, надев рясу, из кавалерийского офицера и светского льва венских салонов превратился в князя униатской церкви, любил слыть филантропом.
Серые пристальные глаза шестидесятилетнего митрополита остановились на усталом, печальном, не по-детски серьезном лице маленького послушника, прислуживавшего игумену. Когда кончилась служба, судьба послушника, на которого пал взор пастыря всех униатов, была определена.
Испуганный, стоял он перед митрополитом, окруженным многочисленным клиром в парчовых ризах, и слушал высочайшую волю.