Белая ель
Шрифт:
Больше всего хотелось зарыться щекой в медвежий мех и никуда не идти, но сегодня неделя, как пропала Илька и две, как утащили Пирошку. Сегодня в Яблони снова придет беда. Может прийти. Молодая женщина повернула ключ в замке, запираясь изнутри. Когда ее хватятся? Если повезет, не раньше, чем к вечеру. Сакаци — замок большой, а господарка не из тех, кто сидит в своей светелке. Гица тщательно связала рубашку в узел, обмотала вокруг шеи рябиновые бусы и глянула в окно. До заката далеко, но и дорога неблизкая. Барболка встала на цыпочки и потянула из висевших на стене ножен кинжал. Скрипнула и отошла в сторону деревянная панель, открывая потайной ход, о котором
Мученички-заступнички, что скажет Пал, если узнает, что она натворила?! Что с ним будет, если она не вернется?! Что будет с ней, если она права? Выходит, не идти? Барболка тронула эсперу и решительно просунулась в узкую, пахнущую пылью щель.
Яблони спали, но с открытыми глазами. Распахнутые ворота, засыпанные осокой дворы, свечи в окнах, гремящие цепями собаки, отдаленные лай, светящиеся кошачьи глаза и мертвые улицы. Ни дружков с подружками тебе, ни пьяных. Барболка поплотней закуталась в шаль, и все равно было зябко. Разорванная рубашка хороша для спальни, а не для одинокой ночи в брошенном доме. А, может, еще пронесет? Не полезет же холодная гостья через осоку! Унесла двоих и хватит с нее!
Господарка медленно прошла по тихому двору. Мертвую собачонку давно сожгли, битюгов приютили соседи, кошка сама ушла. Барболка помнила трехцветную, ленивую красотку днем нежащуюся на крыльце, к ночи забиравшуюся в дом. Если в доме нечисто, первой почует кошка. Почует, уйдет и не вернется. Лохматая девчонка тоже не вернулась.
Барболка так и не поняла, что за создание сначала прицепилось к ней, а потом бросило, но сейчас отдала бы все на свете за дальний звон колокольчиков. Увы, вместо него раздался отдаленный собачий лай. Цепной пес заходился от бессильной, древней ярости. Барболка слышала, как выла по умершей матери Жужа и рвался с цепи зачуявший волков Лохмач, но это было что-то иное. Яблонские псы не лаяли, они орали от ненависти и ужаса, им вторили обезумевшие лошади, козы и овцы. Только люди молчали. Неужели спят все, кроме нее?! Или не спят, а трясутся среди горящих свечей, моля то ли Охотников, то ли Создателя, чтоб беда прошла мимо, а там хоть трава не расти. Сакацкая господарка сбросила плащ, оставшись в одной рубашке, схватила проклятущую куколку и выбежала на улицу.
Псы и кони сходили с ума по всему селу, но Барболка отчего-то побежала к лавке Пете и угадала. Прямо поперек дороги лежал мертвый волкодав. Женщина с разбегу остановилась и разглядела в проходе меж заборов две фигурки, бегущие меж отцветающих мальв.
Барболка закричала — никого, двое впереди тоже не ответили, как бежали, так и бегут. Вприпрыжку, взявшись за руки. Неужели никто не выйдет?! Хоть бы в окно глянули, нетопыри сонные!
Думать было некогда, господарка отшвырнула поганую куклу и помчалась за уходящими сквозь несмолкающие собачьи хрипы. Как быстро они бегут, и какие они маленькие! Кто бы это ни был, та, на кого она грешила, спит в своей постели. Или не спит, это уже не имеет значение. Распахнутые настежь ворота, еще одни и еще, и еще, освещенная церковь, сквозь цветные витражи льется теплое, золотое сиянье. Мученички-заступнички, есть там кто-то или нет?
Улица сливалась с улицей, село кончалось, последний дом остался позади, тропинка повернула вдоль берега Яблонки, пошла под гору. Барболка снова закричала, ответили лишь собаки. Вернуться? Мученички-заступнички, она вернется, что она сделает одна? Что тут вообще можно сделать. Улица превратилась в тропинку, резные крапивные листья качались у самого лица, лай стихал, отдалялся. Куда теперь? Направо — к мосту? Налево — к мельнице? Или назад?
— Мама! Мамочка!
Барболка кинулась на крик, словно пришпоренная. Как жарко! Тяжело и жарко, словно она бежит в кожухе! Плач перешел в смех. Кому там смешно?! Нет, все не так! Один голос плачет, другой смеется, тоненько, хрипло, зло.
— Пусти! Илька, пусти! Я домой пойду!
— Домой, хи-хи-хи… домой!
— Илька, я не хочу!
— Не хочу! Не хочу!..
— Отпусти… Я тебе бусики дам… И сапожки
— Хи-хи-хи
— Илькаааааа!
Барболка рванулась сквозь крапиву и ежевичник, не разбирая дороги, заросли кончились, в глаза вцепился ядовитый зеленый дым.
— Пусти… Илька, миленькая, пусти…
Трое! Трое на мокром от росы берегу. Трое, луна и она, Барболка. Зеленое марево дрожит, пляшет, издевается. Пропавшая Илька сидит на траве, раскинув ноги, словно кукла. Марица, илькина подружка, катается по земле и кричит в голос, а рядом — вторая Илька. Стоит и смеется.
— Отпусти ее, слышишь?! — Кому это она? Тому, кто смеялся? Холодной гостье? Никому? — кому говорят, пусти!
— Барболка! — Марица пытается подняться, падает, тянет руки, — Барболка!
Зеленый дым ест глаза, душит, шипит, словно попавшая на раскалены камни вода. Сидящая Илька падает на четвереньки, ползет к подружке. Медленно, словно слепая.
— Марица, беги! В село беги! А ты… пошла вон, подлая! Брысь!
Что она несет?! Молиться надо, а она? Где эспера? Нет, только ожерелья под руками, какое оно горячее! Горячее и мокрое!
Первая Илька доползла до Марицы, ухватилась за лодыжку, вторая захихикала и забила в ладоши.
— Марица, ты живая, иди к живым! Лети… Четыре ветра тебе помогут! Четыре ветра, четыре молнии. Конь к коню, огонь к огню!
Зеленое марево прыгнуло назад и вниз, зашипело, полилось удирающим ужом вдоль реки. Марица рванулась, рука гаденыша оторвалась от туловища, но добычи не выпустила. Только задрожала, как недоваренный студень.
— Марица, беги, домой беги! Я их не пущу. Рябина к звезде, ветер к грозе! Заря близко, тучи низко! Гром? Как гром? Откуда?! Ясно же!
— Вон, иди вон! Убирайся, разорви тебя четыре ветра! Танцуй с ветром, танцуй, Марица, танцуй! Ты живая!
Хрипло, ненавидяще, мерзко заревел осел. Илька хохочущая подскочила и оседлала Ильку однорукую, две твари слились в одну, упавшую на четыре ноги. Ослица без тени взбрыкнула задом и, хромая, поскакала вслед за зеленой немочью. Через луг, вдоль обрыва и дальше, к плотине.
Что ее прогнало? Рябина? Кровь на рубашке, всплывшие в памяти слова или просто ночь кончается? Все кончается, но она жива, просто не может танцевать… Сейчас не может!
— Барболка, Барболка! Ты где? Мне больно! Ногу больно.. И холодно!
— Сейчас, Марица, сейчас.. Я уже.. уже иду!
Глава 5
Миклош понял одно: перед ним — Барболка Карои, и это снова сон. А как же иначе, ведь на женщине насквозь промокшая от росы свадебная рубашка и алое ожерелье. Алая кровь пятнает белый шелк, черные косы спутались, под глазами темнели круги, как у него самого, когда он проснется. Ну и пусть! Миклош не мыслил жизни без снов о жене сакацкого господаря. Наследник Матяша улыбнулся, ожидая танца со звездами, но танца не было.