Белая как снег
Шрифт:
Твою мать.
Щелк. И мир вокруг исчезает. Остаются только эти фотографии. Не торопись. Здесь больше никого нет. Только ты и они. Разложи их как нужно: по вертикали и горизонтали так, чтобы образовали на столе квадрат. Не надо брать все сразу – выбери те, что составят наиболее полное впечатление. Не меняй снимки. Сеанс должен пройти непрерывно, без остановок. Отобрала нужные? Составила свое мнение? Учла все необходимые детали? Скажи предложение, звук или просто почувствуй вкус во рту, чтобы избавиться от последних отголосков окружающей реальности. Тот, кто медитирует, поймет тебя. Пусть это кому-то и покажется абсурдным. Главное, чтобы твои тело и голова знали, что важно. Готова? Начинаем.
Вспомни бабушку.
Миа ушла в себя и полностью сосредоточилась на фотографиях, которые определенным образом разложила
– Сорри, вы не могли бы…
Миа повернулась к женщине по имени Анетте и кивнула на ее вибрирующий телефон.
– Конечно, извини.
На узких губах застыла улыбка, и Анетте бросила быстрый взгляд на Мунка, слегка покачав головой.
Что за хрень, Холгер?
Ты в курсе, что скоро настанет конец света?
Ладно, Миа.
Спокойно.
Вспомни бабушку.
На земле двое мальчиков. У одного из них, полностью голого, короткие светлые волосы, он лежит на спине, положив руку на грудь. Вторая покоится на земле и слегка отстранена от тела. Его лицо кажется умиротворенным. На маленьком носике веснушки. На первый взгляд он напоминает ангелочка. Таких раньше рисовали на глянцевых открытках. Ангелочки, опирающиеся на облака. На мальчике нет одежды. У него маленький пенис, над которым едва начали расти волосы. Светлые, как и на голове. На мошонке волос нет. Сейчас ты знаешь его возраст, но, если бы спросили, сказала бы десять. А ему одиннадцать. Высокий, худой, хрупкий. Ему, с его уязвимым телом ребенка, можно было бы дать даже меньше, девять. Его ноги слишком длинные по отношению к телу. Представь, как он бежит. Быстро. Он как ветер, улыбается и тяжело дышит, обгоняя других. Вычеркни это. Ты не знаешь, сможет ли он обогнать других. Но он точно бегает быстро. Вокруг шеи синяя полоска. Его задушили. Сзади. Чем-то тоненьким. Не стальной нитью, она бы оставила другие отпечатки на коже. Может, рыболовной леской? Ты чувствуешь, как ему трудно дышать. Грудь поднимается, пока он ищет воздух. Почему он не поднимает руки, чтобы защититься? Ни на одном из пальцев ни царапины. На руках тоже. Нигде на теле ничего нет. Нет, несколько синяков все же есть. Один на локте, другой на левой коленке. Снимок пальцев. Неплохо было бы посмотреть и поближе, под микроскопом, но и этого достаточно. Потому что первое, на что здесь обращаешь внимание, – убийца долго возился с ним. У мальчиков никогда не бывает таких чистых ногтей. Он постриг их, почистил, аккуратно сложил пальцы красивым веером, как на какой-то картине, портрете с руками в стиле Рембрандта. Или Караваджо. Ты знаешь, что мальчика зовут Рубен. Его рука, сложенная на груди, в белом гипсе. Пальцы едва торчат из отверстия в нем, но и они тщательно обработаны. Рубен сидит в классе. Он повредил руку. Перелом? Как это случилось, Рубен? Упал с велосипеда? Ударил кулаком в стену? Нет, это на тебя непохоже. Твои плечи немного ссутулены. Наверное, ты стесняешься своего роста. А может, и нет. Но что-то тут есть. Тебя унижали? Долгое время? Взрослые? Ты часто испытывал страх? Только у таких детей так ссутулены плечи, это своего рода защита от мира вокруг. Другие дети любят тебя. Они пишут на твоем гипсе разноцветными фломастерами. Тебе нравится одна девочка, ну или как минимум ты нравишься ей. Сильвия. Ее имя обведено красным сердечком на гипсе. Что же случилось с твоей рукой, Рубен? Это как-то связано с сутулыми плечиками? Одно ясно – ты главный герой на сцене. Протагонист. Второй мальчик, в одних трусах, – второстепенный персонаж. Он не так красив, как ты. Не так ухожен. Даже не полностью раздет. На нем старые темно-синие трусы с растянутой резинкой, которые еле держатся на теле – их явно стирали бессчетное количество раз. Его просто бросили рядом с тобой, Рубен. Даже не повернули лицом к небу. Отсылка к тем мальчикам из Швеции. Те же позы. Один голый, другой – нет. Мальчиков убили не здесь. Их зачем-то сюда поместили. Выбор места неслучаен. Все тщательно спланировано. Все, до мельчайших деталей. По центру между телами – животное. Маленький лисенок. Вид у него умиротворенный. Словно спит. Глаза закрыты, лапы вытянуты вперед. Мордочка смотрит на красивого мальчика. Почему те, кто сделали эти снимки, не поняли, как это важно? Видеть всю сцену? Что именно это самое главное?
Вдруг Мии Крюгер стало нехорошо, ее затошнило, и ей пришлось оторваться от фотографий, откинуться на спинку стула, одной рукой прикрыв лицо. Ее дыхание сбилось.
– Все нормально?
Мунк обеспокоенно посмотрел на нее откуда-то из другой реальности. Часы около белого экрана на стене показывали, что прошло всего три минуты. А Мии показалось, что миновала целая вечность.
– Да-да, я в норме, – пробормотала Миа и размеренно задышала носом, пытаясь успокоить стук сердца.
Зачем она согласилась на это?
Цирк какой-то.
Фрикшоу.
Сидеть под наблюдением двух незнакомцев?
Да ну нахрен.
Хватит с нее.
Домой.
К своей обычной жизни.
Спать.
Ходить по темным улицам.
Искать Сигрид.
– И?.. – пробормотала блондинка.
Женщина по фамилии Голи сидела на столе, сложив руки на груди поверх голубого пиджака – поза явно говорила о том, что Анетте считала это пустой тратой времени.
– Вкратце, – сказал Мунк, подойдя к копиям фотографий на стене. – Миа считает, что где-то здесь…
Он показал на один из снимков.
– Должен был стоять стул. Или стремянка. Да, Миа?
Миа кивнула.
– И почему это важно? – вздохнула Голи.
– Мальчиков убили не здесь. Их сюда переместили, верно, Миа?
– Да.
– Убийца действовал очень тщательно, – продолжил Мунк уже более активно. – Обработал пальцы, разположил тела по своему плану. Убил мальчиков, не оставив на телах ни царапин, ни синяков, ни крови. Они чисты настолько, насколько это было возможно, кроме линий вокруг шей. И еще…
Бросив взгляд на Мию, Мунк хотел передать слово ей, отдавая должное ее открытию, но она отмахнулась, почувствовав, что опасность со стороны Голи миновала.
– Преступник создал картину, – с триумфом произнес Мунк. – Как художник. Из двух мертвых мальчиков на земле. И чтобы впечатляться своим творением, ему необходимо было подняться на возвышение.
– Так?.. – вопросительно протянула Голи, отбросив первоначальный скепсис.
Она с любопытством взглянула на Мию, затем снова на снимки.
– А животные? Лиса? А заяц из Швеции?
– Не знаю, – кратко ответила Миа.
– Вы говорите он, – сказала Голи. – Есть уверенность, что это мужчина?
Мунк бросил взгляд на Мию.
– Да, – быстро ответила она и встала. – Мне пора бежать, спасибо и удачи в расследовании.
Она пулей вылетела из комнаты и уже успела пройти полкоридора, когда Мунк догнал ее. Да, физическая форма у него так себе. От одышки его круглый живот колыхался, пока Холгер смотрел на Мию тем же любопытным взглядом, какой у него был в лифте.
– Ты уверена, что не хочешь?..
– Нет, спасибо, – решительно ответила Миа, толкнув дверь.
Он пошел за ней дальше.
– Вот. – Он всучил ей визитку. – Звони. В любое время. Если вдруг передумаешь. Или если еще что-то придет в голову. Хорошо?
– Хорошо, – ответила Миа и засунула визитку в задний карман джинс. В этот момент подоспел лифт, и двери медленно открылись.
Весенний воздух на улице показался ей свежее, чем обычно.
Миа неподвижно постояла, пока биение сердца не успокоилось.
И пошла как можно медленнее к Хаусманнсгате.
Чтобы сесть на автобус до дома на Торшов.
Она поставила будильник на половину десятого, но около девяти проснулась сама. У соседей за стеной долбила музыка, и Миа вспомнила, что сегодня понедельник. Второкурсники начинали учебу во вторник вечером, поэтому по понедельникам обычно пили пиво, устраивая вечеринки на Вогтсгате. Размалеванные студентки полицейской академии, человек десять – пятнадцать, кучковались в маленькой общей гостиной. Миа подумала, не пойти ли сказать им, чтобы были потише, но отбросила эту мысль. Они и так на нее косо смотрят. Если хотят напиться до потери пульса, пусть. Только зачем это делать там, где живет она? В общежитии, в котором и так тесно. В их блоке разместились три девушки, и этого было много. Ванная вечно занята. Туалет тоже. Невозможно спокойно приготовить себе еду. Миа жила на Торшов уже почти полтора года и, когда погода позволяла, она проводила на улице столько же времени, сколько и дома. Сидела в парке с книгой или ездила на велосипеде купаться в Маридален. Лучше так, чем в тесной общаге слушать этот гам. Пустую болтовню и разговоры ни о чем. У Мии Крюгер аллергия на такое. Уж лучше быть одной. Побродить по ночным улицам. И сразу одним ударом двух зайцев. И возможность погрузиться в свои мысли, и поиски Сигрид.