Белая как снег
Шрифт:
Катья вздохнула.
– Ни слова об этом в офисе, ладно?
– Само собой. Все интереснее и интереснее.
Она покачала головой.
– Я встречалась с парнем. Ему нравился блэк-метал. Норвежский. Mayhem, Burzum, Darkthrone, Immortal. И не только музыка, но и все вокруг нее. Магазин пластинок под названием «Ад» и скандинавская мифология. А когда тебе кто-то нравится, что ты делаешь? Пытаешься стать интересным для своего партнера, правильно? В общем, я видела некоторое количество сатанистов.
Моргнув, она откусила кусок лежавшего у коробки передач яблока.
– Ничего себе. Никогда бы не подумал.
– Мое темное прошлое.
Она засмеялась.
– Насколько все серьезно? Гвозди, черные волосы?
– Полный набор.
– Ты ходила на концерт накрашенная под труп?
– На этом допрос окончен.
– Правда, что ли? С белым лицом?
Она закрыла рот на воображаемую молнию.
– Ну ладно тебе. Поэтому теперь ты одеваешься как Sporty Spice [20] ? Чтобы компенсировать?
20
Одна из солисток популярной в 1990-2000-ых годах группы Spice Girls, которая всегда носила спортивную одежду.
Катья с силой толкнула Фредрика кулаком в плечо, так что ему стало больно, и только он хотел отпустить еще одну шуточку, как вдруг ударил церковный колокол, и они вернулись к серьезности.
Катья поднесла фотоаппарат к глазу и увеличила картинку.
– Где же ты… где ты…
Те окурки в лесу. Мунк в первую очередь из-за них послал Катью с Фредриком к церкви.
Он любит наблюдать.
Обозревать содеянное.
Где, как не на похоронах?
– Тебе же нравится, да? Давай, иди ко мне…
Щелчок затвора, как щелчок ручного пулемета, и зеркало повернулось, чтобы фотографии отпечатались на сенсоре.
Двери в церковь открылись, и из них, склонив головы, стали выходить люди в черной одежде… Всхлипывающая мать – ее поддерживали, чтобы она хоть как-то могла двигаться вперед. Суета журналистов, целая армада объективов, направленных на скорбящих, когда те наощупь спускались по ступенькам к ожидавшим их машинам, и тут все случилось быстро.
Как сцена из немого кино.
Один из фотографов пробрался через ограждение. Напрасно пытавшиеся остановить его руки полицейского. Шок на скорбных лицах, внезапно смотрящих в камеру, а затем то, о чем еще долго будут говорить.
Дядя.
Локи.
– Отдай мне свою камеру, сукин ты сын!
Он вырвал фотоаппарат у фотографа, одновременно ударив его по лицу, еще и еще раз, отчего фотограф упал на колени, по его рубашке стекала кровь, и, скорчившись, он рухнул на асфальт.
– Нравится тебе, да? Мучить людей?
Дядя поднял камеру в воздух и со всех сил ударил ей о голову фотографа, который уже лежал на земле. Еще раз. И еще.
– Нравится тебе? А?
Он занес ногу над окровавленным лицом мужчины, но тут подоспела она.
Катья.
Одним движением она уложила Локи на землю, кивнув Фредрику.
Увези их.
И он оказался среди них.
Видел всех вблизи.
Их опустошенные глаза.
Стекающие по щекам слезы.
– Сюда, сюда. Садитесь, пожалуйста.
Через несколько секунд все закончилось.
И огни фонарей машин уже исчезли вдали.
Катья сидела на спине дяди, сурово смотря на стажеров в униформе, которые подошли на помощь только сейчас.
– Чем вы тут, черт побери, занимаетесь? Подгоните сюда чертову полицейскую машину.
Фредрик Риис только потом заметил кровь на своих ботинках, с легкой дрожью отойдя на пару шагов.
Чтобы вызвать скорую помощь.
Отойдя от стены на несколько шагов назад, Миа Крюгер не без гордости посмотрела на созданную ею вновь композицию. На той стене в ее маленьком кабинете материалы были расположены довольно беспорядочно. Сейчас намного лучше и совсем другой обзор. Она с улыбкой побежала по старому деревянному полу в кухню и принесла свежесваренный кофе в гостиную. Гостиных в огромной квартире было несколько, но Миа решила начать с малого. Сперва обжить пару комнат. Она перевезла все вещи за три поездки на трамвае от Торшов до Национального театра и обнаружила, что пожитков у нее совсем немного. Ее теперь уже бывшая комната в общежитии почти полностью опустела, а остаток вещей пусть так и будет там, Мии все равно, кто-нибудь наверняка их заберет. Выходя из общежития в последний раз, она подумала: Господи, как же я устала от этой тесной коммуналки, как же чертовски офигенно переехать в эту прекрасную большую квартиру. В свою квартиру? В это просто невозможно поверить. Надо потом поговорить с бабушкой. Нельзя просто так принимать такой потрясающий подарок. Может, было бы правильным снимать ее. Платить за свое проживание. Теперь-то у нее есть деньги. Первая зарплата уже пришла на счет, авансом. Конечно, ее немного мучило, что депозит за общежитие ей уже не вернут, ну да ладно. Хрен с ним. В выбранной для работы гостиной оставалась кое-какая бабушкина мебель: солидные старомодные стулья и покрытый белой скатертью стол. Миа передвинула их в одну из комнат и закрыла в нее дверь. Теперь здесь была пустота. Очень классное ощущение. Ее больше ничто не отвлекает. Спальню она выбрала с видом на сад. Посреди нее большая кровать, и больше ничего. Две просторные комнаты и прекрасная кухня. Этого достаточно. Сейчас важнее всего то, что висит на стенах вокруг. А с обустройством быта она потом разберется. Это подождет. Босая Миа сидела посередине комнаты на полу, положив перед собой телефон. Она послала ему сообщение, но он еще не ответил. Отправляя его, Миа улыбнулась. Я готова. Она так себя и чувствовала. На месте. Будто проснувшейся после долгого сна. Более собранной, чем когда-либо. Со всеми органами чувств наготове. Словно охотник перед добычей. Хотя сегодня она почти не спала. Просто лежала в большой белой кровати в ожидании рассвета, чтобы начать день. Безусловно, ее мучили угрызения совести за то, что она не ходила по улицам и не искала Сигрид. Но она же постоянно это делала, правда? Повсюду раздавала флаеры. Если бы Сигрид была в городе, то точно бы услышала, что сестра ищет ее. Не такой уж большой город, да и наркоманская среда не так велика. Миа уже со всеми там познакомилась. Твою мать, Сигрид. Зачем ты так поступаешь со мной? И тут же почувствовала укол совести за эту мысль. За то, что пожалела себя, а не Сигрид. А за что ей себя жалеть? Она сидит как во дворце в новой квартире, у нее новая работа, да и в целом все у нее круто, а Сигрид где-то там…
Миа прервала мысли. Не надо дальше в это углубляться. От визуального образа этого кошмара можно было сойти с ума. Эти ужасные фотографии Сигрид – обдолбанной, окруженной… нет, сука, Миа отбросила их. Налила себе еще кофе. Надо бы что-то съесть, но с едой проблема – от нее Миа становилась сонной и заторможенной. А ей необходимо было иметь то состояние, которое она получала, если мало спала и много пила кофе, тогда она ясно мыслила и вся – сплошной оголенный нерв. Миа встала, сняла со стены два снимка и прикрепила их на пустую стену, выходящую на кухню.
Мертвая лиса.
Мертвый заяц.
Лиса.
Заяц.
Рыжая.
Белый.
Белый?
Чистота?
Невинность?
Зажав в зубах кончик фломастера, она подбежала к третьей стене, которую завесила чистыми листами бумаги.
Белый.
Ребенок.
Невинность.
Да, точно.
Тут что-то есть.
Так почему тебе нравится невинность? Уязвимость? Тебе дает это ощущение власти? Тебе нравится такое? Быть тем, кто решает? Хоть раз в жизни? В твоей жизни обычно не так?
Эти восемь лет?
Поэтому так?
Ты был заперт?
Восемь лет?
В психиатрической клинике?
Приходилось делать то, что они говорили?
Они заставили тебя почувствовать себя ничтожным?
Незначимым?
И ты должен был показать им?
Снова?
Когда ты вышел.
Кто ты такой на самом деле.
Что ты не из тех, кем командуют.
Что ты…
Она написала ВОЛК крупными буквами – одно слово на большом листе бумаги.
Завтра будет полнолуние.