Белая как снег
Шрифт:
– Да, – рассеянно проговорила Миа.
– Ты поняла меня?
– Что?
– Ты должна быть в доступе, это единственная просьба.
– Конечно. А у вас как?
– Что?
– Как там мама Томми Сиверстена?
– Наша сотрудница в консульстве сегодня была в больнице, но поговорить с ней не удалось.
– Жаль, а вы знаете, когда?
– Анетте на связи с ними. А что?
– Ну, я точно не знаю…
– Просто говори, что думаешь.
– У мальчика какие-то отметины над лодыжками. Я сначала их не заметила, потому что на снимке со спины их не видно. Но мне прислали фотографии со вскрытия, и там, да… даже не знаю.
– Какие такие отметины?
– Точки какие-то…
– В отчете о вскрытии они упоминаются?
– Я его не читала.
Она снова пропала.
– Проверь отчет. А я посмотрю завтра в офисе, хорошо?
– Хорошо… завтра утром бриф?
– Да, в девять.
– Постараюсь прийти, если не смогу, то оставлю у вас в кабинете копии фотографий, ладно?
– Хорошо, Миа.
Он немного подождал, задаст ли она вопрос.
– Ты хотела еще что-то сказать, Миа?
Тишина на другом конце.
– Вторую вещь? В которой ты была не уверена?
Снова тишина, пока она не ответила еле слышно.
– Лучше в другой раз. Не сегодня.
– О’кей. Отличная работа, спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Холгер.
Мунк опустил телефон в карман пальто и как можно тише зашел домой, чтобы не разбудить Марианне.
Церковные колокола давно отзвучали, но их звон не покидал головы Фредрика, когда тот проверял камеры, которые они с Катьей закрепили на внутренней стороне окон машины. Камера на лобовом стекле смотрела на церковь, и по одной сверху каждого бокового окна, чтобы иметь полный обзор улиц с обеих сторон здания. Эти колокола напоминали Фредрику о детстве, и, хотя многое забылось, он по-прежнему вздрагивал каждый раз, когда слышал их, словно слышал и ее голос. Голос бабушки. Он вспоминал то чувство бессилия и предательства, когда родители не хотели и слушать его с сестрой, уезжая на юг, и каждое лето отправляли детей в Телемарк в религиозную пыточную камеру, как те позже стали называть ее. Год за годом одно и то же. Поездка на машине мимо Улефосса в место, которое, казалось бы, должно служить символом норвежского благосостояния. Великолепный огромный дом с видом на озеро Нумеватн, расположенное посреди красивейшего канала Телемарк. Золотые нивы и пасущиеся коровы. Куры в сарае и козы под крышей сеновала. Как в норвежских народных сказках Асбьёрнсена и Му, увековеченных на полотнах Тидеманда и Гуде. И если бы в этом доме жил один только дедушка, или даже один из его братьев, живущий на ферме, пребывание там было бы для Фредрика сплошными радостью и весельем. Но нет, на усадьбе Риис была только одна правительница – бабушка. Она не просто видела Иисуса однажды вечером в лесу. Нет, во время его явления она получила послание, что мир погряз во зле и грехе и что отныне ее задача – позаботиться о том, чтобы превратить его в Царство Божье. Другими словами – предельная строгость. Трехнедельный ад, мягко говоря. К счастью, это было давно, но ощущение этого кошмара крепко запало в душу Фредрика, и ему становилось тошно каждый раз, когда он слышал звон этих ужасных колоколов.
– А этот швед милашка, – улыбнулась Катья, поддразнивая коллегу.
– Ты думаешь?
– О да, прямо в моем вкусе. Даже к психологу захотелось пойти.
Катья посмеялась и опустила стекло.
Несколько часов назад был общий бриф, который все ждали с нетерпением. Знакомство с новым членом команды, к тому же работавшим над шведским делом. Все могло бы пойти непредсказуемо, но даже Уксен сидел молча под впечатлением от Улссона.
Спокойный, приветливый, и да, Фредрик сам его видел – очень приятной внешности обаятельный профайлер.
– Думаю, это хорошо, – пробормотала Катья.
– Что хорошо?
– Что он приехал. Все-таки у него столько опыта. Наша новенькая студентка, конечно, сильна, но все-таки…
– О чем ты?
– Ну, мы же обсуждали это. У нее классные идеи, но нельзя же строить все расследование на ее… скажем так…
– Фантазиях?
– Нет, я не это хотела сказать, я просто…
– У Мунка все под контролем.
– Конечно, я просто говорю, что он своим приездом может существенно обогатить нас…
– Потому что он такой красавчик?
– Ха-ха.
Катья скривила лицо и толкнула Фредрика в плечо.
– Ну, он же опытный профайлер. Знает, что делает. Это хорошо. Я чувствую, мы в надежных руках.
Фредрик налил себе кофе из термоса и поднял взгляд на двери в церковь.
– Сколько продлится церемония? – спросила Катья, посмотрев на телефон.
Они ждали ее окончания. И Фредрик с Катьей, и полицейские в форме, которых поставили на улице прежде всего, чтобы держать прессу на расстоянии. Один из представителей семьи покойного был в новостях накануне вечером и попросил тех, кому нечего делать на похоронах, держаться на расстоянии. Попросил хоть и в вежливой форме, но между строк читалось: держитесь подальше от нас, журналюги. Но, похоже, не очень-то сработало. Конечно, у церкви толпились не орды журналистов, но достаточно, чтобы полицейские-стажеры, беспокойно топчущиеся на тротуаре на другой стороне улицы, перекрыли по ней проезд и огородили церковь. У обшарпанной лестницы наготове стояли три машины, предназначенные для вывоза ближайших родственников. Все было почти как в Голливуде. Ну или как на похоронах государственного деятеля. Церковь Лёренскуга. Сто сорок посадочных мест. Но пришло намного, намного больше. Словно собрались скорбящие по государственному деятелю, вереницы рыдающих, которым, когда двери в церковь закрылись, некуда было встать. Множество цветов, фотографий и свечей. Фотографы установили на большие штативы объективы с приближением и повернули их к кладбищу, в надежде сделать лучшие снимки омраченных горем лиц, когда гроб будут опускать в землю. Фредрик, конечно, знал, что из соображений безопасности его сегодня не будут выносить из церкви. Это сделают завтра утром в неофициальном порядке. В надежде, что родные смогут спокойно попрощаться со своим мальчиком.
– Понятия не имею, – сказал Фредрик, барабаня пальцами по рулю. – Началось все… не раньше часа? Один выход людей из церкви займет…
– Да-да, но они же первыми выпустят ближайших родственников, да? – спросила Катья, слегка ударив папкой, которую им выдал Грёнли, себе по коленям.
С полным списком с фотографиями всех членов семьи, близких и дальних родственников. Катье с Фредриком удалось узнать в толпе большую часть. Но кто-то еще не был ими замечен.
– Мы его видели?
Катья показала пальцем на фото мужчины в очках и с усами.
– Кто это? Дядя по матери?
– Да. Локи. Какой идиот назовет сына Локи? Ты, конечно, должен лучше разбираться в скандинавской мифологии, но, блин, Локи? Он же был предателем. Обманщиком. Это все равно что назвать сына Иудой.
– Скандинавская мифология? Откуда ты вообще ее знаешь? Она что, входит в программу в голландской школе?
Катья заерзала на сиденье – ей было жутко неудобно в этой одежде. Мунк попросил ее надеть что-то другое вместо спортивного костюма, чтобы представлять их отдел на похоронах. Вид у нее был, словно она одолжила одежду у Анетте Голи, и это ей не нравилось.
Он засмеялся.
– Ну так что? Мифология? Рассказывай давай.
Катья вздохнула.
– Нет, в школе мы это почти не проходили, но однажды у меня был парень.
– И?
– Серьезно? Ты хочешь заставить меня рассказать это?
– Конечно. Ужасно интересно. Давно?
– Да нет, лет шесть-семь назад.
– Ну да, совсем недавно. Ну давай уже. Скандинавская мифология?
Она снова заерзала на сиденье и теперь не только потому, что юбка была неудобная.
– Давай сначала пройдемся по родственникам?
– Мы же уже это делали. Все пришли. Кроме тех, кто предупреждал. Бабушка по матери в больнице. И его тетя, где она там живет?
– В Новой Зеландии.
– Ну вот. Так что с Локи?
Фредрик улыбнулся – ему нравилось так дразнить Катью. Давно они не зависали с ней, между ними появилось некоторое напряжение после того недопонимания на диване. Не то чтобы это был кризис, ему все равно было приятно проводить с ней время, несмотря на тяжесть трагедии, происходившей в белом здании церкви перед ними.