Белая львица
Шрифт:
– Что сказать Мартинссону?
– Насчет того, чтобы взять дом моего отца под охрану, ты додумался сам, - сказал Валландер.
– Убеждай их любыми способами.
– Ты по-прежнему не хочешь, чтобы я говорил Мартинссону?
– Ты знаешь, где я, и этого достаточно.
Сведберг уехал. Валландер пошел на кухню, поджарил себе яичницу. Через два часа вернулись машины с лошадьми.
– Ну как? Она победила?
– спросил Валландер, когда Стен Виден вошел на кухню.
– Победила, - ответил тот.
– Но с трудом.
Петерс и Нурен сидели в патрульной машине, пили кофе.
Настроение у обоих было препаршивое. Сведберг приказал им охранять дом, где жил отец Валландера. А дежурства, когда машина стоит на месте, тянутся бесконечно. Так и будут торчать тут, пока не явится смена. Но до тех пор еще долго. Сейчас только четверть двенадцатого. Вечерние сумерки.
– Как по-твоему, что стряслось с Валландером?
– спросил Петерс.
– Не знаю, - ответил Нурен.
– Сколько раз повторять: не знаю.
– Никак не могу отделаться от этих мыслей. Сижу вот и думаю: может, он алкоголик?
– С чего ты взял?
– Помнишь, мы как-то раз задержали его за вождение в нетрезвом виде?
– Ну, это еще не алкоголизм.
– Конечно, но все-таки.
Оба опять замолчали. Нурен вышел из машины отлить.
Тут-то он и заметил отблеск огня. Сперва было решил, что это отсвет автомобильных фар. Но потом разглядел облако дыма.
– Горит!
– крикнул он Петерсу.
Петерс вышел из машины.
– Может, пожар в лесу?
– предположил Нурен.
Горело в рощице за ближайшими полями. Но сам очаг прятался в неровностях рельефа.
– Надо съездить поглядеть, - сказал Петерс.
– Сведберг не велел отлучаться ни под каким видом, - заметил Нурен.
– Что бы ни произошло.
– Да это займет всего минут десять, - сказал Петерс.
– В случае пожара мы обязаны принимать меры.
– Сперва позвони и затребуй у Сведберга подкрепление.
– Десять минут, - сказал Петерс.
– Чего ты боишься-то?
– Я не боюсь. Но приказ есть приказ.
И все-таки Петерс настоял на своем. Они сели в машину и по грунтовой дороге направились к огню. Как выяснилось, горела старая бочка из-под бензина. Кто-то набил ее бумагой и пластиком, поэтому огонь полыхал очень ярко. Но когда Петерс и Нурен подъехали, пламя уже почти погасло.
– Нашли время жечь мусор, чудно, ей-богу.
– Петерс огляделся по сторонам.
Никого. Пусто.
– Едем обратно, - сказал Нурен.
Минут через двадцать они опять были на посту. Все как будто бы спокойно. Свет погашен. Дочь и отец Валландера спят.
Несколько часов спустя приехала смена, сам Сведберг.
– Все спокойно, - сказал Петерс.
О вылазке к горящей бочке он словом не обмолвился.
Сведберг, сидя в машине, дремал. Мало-помалу рассвело, наступило утро.
В восемь он слегка забеспокоился: из дома никто не выходил, а ведь отец Валландера вставал всегда очень рано.
В половине девятого Сведберг встревожился не на шутку: что-то здесь не так. Вышел из машины, пересек двор, поднялся на крыльцо и тронул дверь.
Не заперто. Сведберг позвонил и стал ждать. Никто не отзывался. Он вошел в темную переднюю, прислушался. Мертвая тишина. Потом ему почудилось, будто что-то скребется. Вроде как мышь грызет стенку. Он пошел на звук и очутился перед закрытой дверью. Постучал и, услышав в ответ сдавленный вопль, распахнул дверь. На кровати лежал отец Валландера. Связанный, рот заклеен черным пластырем.
На миг Сведберг остолбенел. Затем осторожно отклеил пластырь, развязал веревки и после этого обыскал весь дом. Комната, где, как он предполагал, спала Линда, была пуста. Кроме отца Валландера, в доме не нашлось никого.
– Когда это случилось?
– спросил он.
– Вчера вечером, - ответил отец Валландера.
– В самом начале двенадцатого.
– Сколько их было?
– Один.
– Один?
– Один человек. Но с оружием.
Сведберг выпрямился. Голова была совершенно пустая.
Потом он прошел к телефону и позвонил Валландеру.
26
Кисловатый запах зимних яблок.
Вот первое, что она почувствовала, когда очнулась. Но после, когда открыла в темноте глаза, было лишь одиночество и страх. Она лежала на каменном полу, и пахло только влажной землей. Ни звука кругом, хотя страх до предела обострил все ее ощущения. Она осторожно тронула рукой шершавый пол. Не цемент, а камень. Значит, она где-то в подвале. В эстерленском доме у деда, откуда ее силой уволокли, такой пол был в картофельном погребе.
Когда чувства насытились скудными впечатлениями, накатили дурнота и нарастающая головная боль. Она не могла сказать, давно ли находится в этой тьме и безмолвии, ведь часы остались на тумбочке возле кровати. И все же она догадывалась, что с тех пор, как ее разбудили и уволокли прочь, прошло много часов.
Руки были свободны, а вот щиколотки скованы цепью: пальцы нащупали висячий замок. Линда похолодела - она в кандалах! Мелькнула мысль: людей обычно связывают веревками. Веревки мягче, податливее. Цепи приводили на память далекое прошлое, рабство и стародавние процессы против еретиков.