Белая сирень
Шрифт:
…И сразу возникает желтый, блестящий звериный глаз, исполненный свирепости, а затем и вся ощеренная морда зверя. Кажется, что опасный зрак и оскал зубов принадлежат крупному зверю. На самом деле это не так. Пахульский набивает чучело мелкого, хотя и самого злого хищника — хорька в своем убогом ардатовском домишке. Вокруг много чучел: голуби, длиннохвостая сорока, сова и филин, ястреб со вскинутыми крыльями, есть и зверье: ласка, куница, заяц, лиса, дикая кошка.
Пахульский сиплым, задышливым голосом
— Упрямство — хорошая штука, но нет ничего хуже упрямого дурака. Я говорил тебе: избегай непросчитанных ситуаций. Конечно, лес соблазнителен — и подобраться проще, и уйти есть шанс…
— Я об этом не думал, — пробормотал Старков.
— Конечно, не думал. Твоя задница за тебя думала. Эта часть тела очень себя бережет и не любит, когда ее обижают. Что ты знал о княжеской охоте?
— Да при чем тут охота? — не выдержал Старков. — Бомба не сработала.
— А почему она не сработала? Мороз, снег?.. Неизвестные факторы. Исключи из расчетов все нерядовые действия клиента, где возможны любые случайности.
— Но он постоянно охотится, играет в теннис, плавает, скачет на лошадях.
— Постоянно он ходит на службу, возвращается домой, спит с женой. Все остальное — время от времени. — Пахульский закашлялся. А когда отдышался, продолжал: — Терроризм — это работа. Упорная, кропотливая, скучная работа. Следить, наблюдать, примерять на себя разные личины. Ты уже дважды скиксовал. Третья попытка может стать последней. Собери себя в кулак, у тебя все данные для хорошего террориста. Или бросай все к чертовой матери. Женись, нарожай детей, заглядывай в околоток — просвещай власти о настроениях. Глядишь, и выслужишь себе теплое местечко.
Старков все ниже опускает голову под градом жестоких, но заслуженных упреков…
…Утро. На койке проснулся узник. Секунду-другую он словно привыкает к своему унылому и пустынному обиталищу. Затем рывком сбрасывает тело с койки.
Делает гимнастику. Служитель принес ему завтрак: кружку чая, ломоть хлеба и стаканчик с какой-то оранжевой жидкостью.
— А это что такое? — удивился Старков.
— Прохладительное, — важно пояснил служитель. — Оранжад называется.
Старков попробовал.
— Апельсином пахнет.
— Вашего брата балуют, — проворчал служитель, — не то что нас.
— И тебя побалуют, — весело пообещал Старков, — перед виселицей.
— Тьфу на тебя! — Тюремщик плюнул и перекрестился. — Вот уж право — отпетый!
Он отпер дверь камеры и почти столкнулся с вчерашней посетительницей Старкова — Марией Александровной. Тюремщик подобострастно пропустил ее и бархатно притворил дверь.
— Здравствуйте, Дмитрий!
— Господин Старков, — сумрачно поправил узник, неприятно удивленный этим визитом.
— Ох, какой
Старков таращил на нее глаза, не понимая, что с ней произошло. А произошло нечто очень простое, непонятное лишь такому неискушенному человеку, как Старков, — она надела другое платье: светлое шелковое, переливающее на себе скудный свет тюремного окошка, и сразу помолодела.
Легкий грим освежил ее миловидное, а вчера увядшее, сдавшееся лицо. Она предстала женщиной в полном расцвете и тем почему-то усилила неприязнь Старкова.
— Эта водица, — вдруг сообразил, к чему придраться, Старков, — от ваших благодеяний?
Она уже занялась его плечом, осторожно и ловко сматывая бинты, и так ушла в это дело, что оставила вопрос без ответа.
— Это вашими заботами меня осчастливили? — нудно и зло допытывался Старков.
— Вы о чем?.. Да, я попросила дать вам сок. Это полезно.
— Мне не нужны подачки. И вообще, на каком основании вы вторгаетесь в мою жизнь?… В мою смерть, — поправился он. — Завтра казнь, а вы заботитесь о моем здоровье.
— Никакой казни не будет, — сказала она, осматривая его рану. Смотрите, как мазь помогла. Уже образовалась корочка. Два-три дня — и будете молодцом.
— Два-три дня!.. Вы что — оглохли?
— Я все слышала. — Она старательно смазывает ему руку. — Вы подпишете эту бумагу, а я позабочусь, чтоб ей дали ход.
Старков резко отстранился.
— Не лезьте не в свое дело! Никакой бумаги я не подпишу. Я сто раз говорил! — Он схватил с табурета бумагу и разорвал в клочья. — Уходите!.. Слышите?..
— Успокойтесь!.. Умоляю вас!
Старков схватил ее за плечи, подволок к двери и что было силы пнул ногой в трухлявое дерево. Дверь сразу же открылась. Старков выпихнул Марию Александровну прямо в руки надзирателя.
— Дайте хоть забинтовать! — беспомощно взывала посетительница.
— Вон!.. Вон!.. — кричал Старков.
Надзиратель поспешно захлопнул дверь. Некоторое время из коридора доносилась какая-то шебуршня, потом все стихло.
Старков взял бинт и попытался перевязать рану, но одной рукой это не удавалось.
Вошли надзиратель и санитар. Первый собрал в совок клочья бумаги, использованные бинты, взял сумку Марии Александровны и вышел.
— Ну что, оглоед, доволен? — с ненавистью сказал санитар. — Осрамил знатную даму…
— Заткнись! — перебил Старков. — Делай свое дело и проваливай.
Санитар посмотрел на него белыми глазами и принялся бинтовать плечо резкими, злыми движениями.
При всей выдержке к боли Старкова передернуло.
— Осторожнее, дубина! У тебя руки из задницы растут.