Белая сирень
Шрифт:
Лейтенант крутит трофейный радиоприемник. Шум, свист эфирных звуков… И вдруг тихий женский голос:
В жизни счастье одно мне найти суждено… Это счастье в сирени живет…2-й солдат. Оставьте это, товарищ лейтенант.
На зеленых ветвях, на душистых кистях Мое бедное счастье цветет.2-й
Иван. Рахманинов! Сергей Васильевич! Старый друг!
2-й солдат. Ври, да не завирайся, сын полка! Какой он тебе может быть друг?
Иван. С самых молодых юных лет. Мы с ним одну девушку любили, она после моей женой стала.
2-й солдат. Отбил у Рахманинова бабу?
Лейтенант. Ладно травить! Он — Рахманинов — гений, а ты кто?
Иван. Крестьянин, потом солдат, потом колхозник, потом лес валил, после помощником на катере ходил, теперь обратно солдат. Мы в Ивановке оба жили, это на Тамбовщине, он в барском доме, я — при кухне, каждому свое. А Марина все-таки мне досталась. Правда, ненадолго, померла от рака.
1-й солдат. Что-то неинтересное ты сегодня травишь, сын полка. Повеселее чего не придумаешь?
Иван. Я вам не циркач!
По радио лейтенант поймал тихую музыку, все замолчали, слушают.
Ушастый боец. Расскажите про Рахманинова.
Иван. Зачем тебе брехню слушать?
Ушастый боец. Вы правду говорили. Я тоже учился музыке.
Иван. Да чего говорить-то? Были знакомы. Он барин, я мужик, разная материя. На Марине перехлестнулись. Ныне все быльем поросло, а переживал я крепко. А все-таки верх мой оказался.
Ушастый боец. Я сразу понял, что вы необыкновенный человек… Как только увидел.
Иван. Самый что ни есть обыкновенный.
Ушастый боец. А как же вас с Тамбовщины на Волгу понесло?
Иван. А это я, милок, чтобы к войне поближе.
Сигнал боевой тревоги прекратил разговоры, взвилась красная ракета.
Звучит 3-я часть «Колоколов» (картина разбушевавшейся стихии, обрушившейся на человека. Земля пылает огнем, пожирая все живое. Торжество злой силы). Бой изображается не только звучанием рахманиновских «Колоколов», но и визуально: густым бело-красным дымом, ракетами, трассирующими пулями (все в поэтическом ключе).
На сталинградской половине из дыма и огня возникают, постепенно увеличиваясь, проволочные заграждения, надолбы, жерла пушек и прочие препятствия. Вдалеке они — в проекции. Между этими препятствиями снуют солдаты.
Конец эпизода — музыка обрывается. Полная тишина.
Рахманинов и Наталья Александровна сортируют письма.
Наташа (читает). «Спасибо, дорогой Сергей Васильевич, что вы пробудили в нас совесть… — Бывший присяжный поверенный».
Рахм. (читает). «За сколько карбованцев продался ты, подлая шкура… Подъесаул Хижняк». (Рвет письмо.)
Наташа вскрывает другое письмо. Из него выпадает долларовая бумажка. Рахманинов пытается поднять и не может, поднимает Наташа…
Наташа (читает письмо). «Мистер Рахманинов, это мои собственные деньги, я мыла бутылки для миссис Гопкинс… Салли».
Рахм. Вот этот доллар дорогого стоит… Переведи письмо этой девочки, и мы отправим его в Сталинград.
Входит доктор.
Рахм. Опять?
Доктор. Не очень-то любезно встречаете вы своего врача.
Рахм. Я не скрываю этого! Показываться больше не буду! Вечером концерт… И вообще, не стоит подымать столько шума из-за обычного радикулита.
Доктор. Вы сами себе установили диагноз?
Рахм. Прошу вас, оставьте в покое бедного музыканта. Вся медицина по Наташиной части.
Рахманинов вышел.
Доктор. Я не хочу вас запугивать, но снимки мне определенно не нравятся. Вообще же положение достаточно серьезное, чтобы не сказать хуже. Я настаиваю на полном покое.
Наташа. Боюсь, что это невозможно.
Доктор. Я всего лишь врач, у меня нет мер принуждения. Постарайтесь использовать свое влияние. Я сказал все!
Доктор вышел. Вошел Рахманинов.
Наташа. Сережа, врач настаивает на полном покое.
Рахм. Я просил тебя не говорить об этом. Мой стойкий оловянный солдатик, потерпи еще немного. Немцев погонят, я в этом уверен, но сейчас нельзя себя жалеть. Пойми, они все делали без нас… мучились, голодали, строили, умирали, надрывно тянулись к чему-то лучшему… И все без нас. И сражаются без нас… и гибнут… А сейчас, ты понимаешь, какая-то крупица нашего там есть! Ее приняли! И уже не стыдно! Опять появился берег и можно до него дотянуть… Я обещал Федору Шаляпину! Ты хоть слышишь меня?
Наташа. Да.
Рахм. Спасибо! Пора одеваться!
Темнота. Тихо звучат «Симфонические танцы», 1-я часть.
Солдаты моются, бреются, меняют нательное белье. Иван растирается полурваным полотенцем. Все тело его в ранах.
Ушастый солдат. Крепко же вы тронутый человек, дядя Иван! Эту вот где заработали?
Иван. Эту? Еще в Первую мировую войну, когда в штыковую ходил. Немец меня зацепил.