Белая сирень
Шрифт:
Иван. Я за это пить не стану. Ты не знаешь, Гриша, как трудно сейчас в деревне. Кулаки всю силу взяли. А бедняцкий элемент обратно в кабале.
Ковшов. Меньше бы пили. Кто работать горазд, тому жизнь сейчас светит.
Иван. У тебя, Гриша, нет классового подхода. Ладно, не будем ссориться. Давай выпьем каждый за свое.
Они пьют. Иван достает из кармана листок бумаги.
Иван. Послушай, Гриша, стихи. И если дерьмо, скажи честно:
ПриКовшов. Это чьи? Демьяна Бедного?
Иван (потупившись). Мои. Дошел до точки.
Ковшов. Дашь переписать слова? Если женщина получит такое и не заплачет сердцем, значит, она чурка.
Иван (растроганно). Спасибо, Гриша.
Мы видим кадры любительского кино, снятого в семье Рахманиновых, перемежающиеся с кадрами кинохроники конца 20-х годов. Нелепо смонтированная, иногда не в фокусе, хроника семьи перебивается летописью века… Борис и Федор Шаляпины с уморительными рожами выползают из кустов. Камера дрожит, опрокидывается в небо. А вот — вся семья Рахманиновых за столом, на террасе Сенара Шаляпин величественно и грациозно кланяется. Выходит из кадра. И тут же в кадр входит прямой, как жердь, Рахманинов, неуклюже кланяется. К нему подбегает Шаляпин, показывает, как надо кланяться артистически. Рахманинов, не меняя выражения лица, механически повторяет поклоны… И вдруг — немецкая хроника конца 20-х годов: безработица, инвалиды войны, демонстрация с портретами Ленина… Ирина в свадебном платье в окружении семьи. А вот она уже беременная. И вот уже Ирина держит дитя в кружевном конверте. Рядом с ней счастливый Рахманинов… Ожесточенно жестикулирующий Муссолини на балконе… Демонстрация с портретами Сталина… Первые еврейские погромы в Германии. Зарождение нацизма… И снова — любительское кино в Сенаре. Внучка Софья — уже двухлетняя — держит теннисную ракетку выше своего роста. Рядом с ней присел дедушка. А вот вся семья играет в жмурки. Среди них — Шаляпин и постаревший, поседевший Зилоти.
Нянька Пелагея кормит с ложки манной кашей двухлетнюю Софью. Девочка капризничает, отплевывается. Входит Ирина.
Пелагея (сердито). Вот я тебя щас серому волку отдам! (Ирине.) Беда с ней.
Ирина (заглянув в тарелку). Ты опять столько масла навалила! Она же давится от жира!
Пелагея. Кашу маслом не испортишь.
Ирина. Сколько раз я тебе говорила, Пелагея! Не раскармливай ребенка!
Пелагея (упрямо). Я у енерала двоих детей…
Ирина (перебивая). Не могу я больше слышать про твоего «енерала»!
Ирина выходит.
На диване — Наталья и Марина. У Марины на коленях большая пачка писем.
Ирина (входя). Мама, я эту няньку больше видеть не могу. Мало того что она глупа, так она еще и упряма!
Наталья. Где же мы русскую няню возьмем?
Ирина. А зачем у нас няня, когда у нас Марина есть?
Наталья (вздыхает). Марина, может быть, нас покинет.
Ирина. Как так?
Марина. Да вот, не знаю еще. А надо бы в Россию возвращаться. (Смотрит на письма.) Да и Ивана замучила…
Ирина. Неужели он все еще ждет тебя?
Наталья. Ждет. Вон сколько писем написал! (Улыбается.) Даже стихи стал писать от тоски.
В комнату влетает Татьяна.
Таня: Мама! Мариша! Сирень зацвела!..
Все три женщины вскакивают и устремляются из комнаты.
Наталья, Марина, Ирина и Татьяна бегут через сад. Куст сирени, привезенный Мариной из Ивановки, расцвел. Распустилось всего две-три кисти.
Наталья. Зацвела все-таки. Три года не цвела.
Она берет кисть в руки, осторожно подносит к губам.
Наталья. Сиреневое вино… Ты помнишь, Марина?
Марина. Я все помню.
Таня. Я скажу папе. Вот он обрадуется.
Татьяна пробегает через дом, приоткрывает дверь студии — никого нет. Тогда она подбегает к лестнице и кричит наверх.
Таня. Папа!..
Ответа нет.
Наталья и Марина устанавливают у куста садовые стулья и столик. Таня показывается на террасе и кричит.
Таня. Я не могу его найти!
Наталья хочет что-то сказать и вдруг замирает, глядя в угол сада.
Наталья (приглушенно). Боже мой!..
Ирина и Марина смотрят в ту же сторону. В дальнем углу сада по дорожке бредет Рахманинов. Руки согнуты в локтях, пальцы барабанят по груди, словно по клавишам.
Ирина. Мама, что с тобой?
Комок, подступивший к горлу, мешает Наталье говорить. Она только машет рукой.
Марина (тихо). Забыла, Ирочка? Когда папа так постукивает себя по груди, значит, сочиняет. Будет музыка.
Ирина. Я была маленькая, когда он сочинял…
Рахманинов задумчиво стоит у рояля. Он берет несколько аккордов, потом одним пальцем наигрывает тему Паганини.