Белая таежка
Шрифт:
– Сколько нам дядя Костя в письмах твердил: "Прежде чем что-то найти, надо сначала искать научиться!" Это же типичные окислы железа, а ты их за нефть принял. Результат распада гниющих растений.
15
Ели мы гречневую кашу с топленым маслом и на вечернюю зорьку любовались.
Много уж зорек - вечерних и утренних - довелось мне встретить в тайге: на охоте и на рыбалке, на сенокосе, в кедровниках, когда ходили шишковать далеко от Басманки. Но эта поразила меня необычайной сочностью своих красок. Солнце скрылось за макушки елей, и небо заполыхало.
– Вот это видочек!
– зачарованно протянул Кольча.
– Давайте-ка спать укладываться, - как-то совсем по-взрослому пробасил вдруг командор и полез в палатку.
– А то вас завтра не добудишься.
Ложимся на перину из еловых лап. Пахнет хвоей, смолой, горечью древесной коры, лесными травами и сырым мхом с болота. Вдыхая эти родные ароматы таежные, я люблю засыпать под шум елей и сосен. А вот сегодня мне не спится, мотор все из головы не выходит у меня. Нутром чую: что-то тут нечисто...
Колокольчик меня удивляет. Где так наплетет сто бочек арестантов, а тут придумал, что у Валюхи был еще один мотор в заначке, и на этом успокоился. Никак не допускает мысли, что это Антошкина работа.
Ванюшка уже похрапывает, Кольча тоже сладко начал посвистывать носом, уткнувшись в мое плечо. А я свой сон спугнул мыслями о моторе, опять встревожился.
Лес шумит уныло, монотонно, и вот уж начинается в таежном царстве-государстве ночной разговор. Пронзительно и грозно донеслось откуда-то издалека: "Ух-ух!"
Это филин пугач. Ночным королем тайги зовут его у нас. Горлопанит всегда почем зря.
Выпь на болоте закричала: "Уу-уп! Уу-уп!" Протянула три раза, передохнула и по новой давай упать.
Проскрипело сухое надтреснутое дерево, набежала на берег волна-плескунец, и где-то далеко-далеко петушок пропел звонко. Маленький такой куличок.
– Вау-ау!
– отрывисто пролаял вдруг за протокой гуран*.
_______________
* Г у р а н - горный козел.
Шел по своим делам или захотел напиться, а в ноздри ему с острова человечьим духом шибануло. Далеко теперь удрал с перепугу. Очень чуткий и осторожный зверь.
С гурана мысли мои на Галку перекинулись. У нас в Басманке Галкину мать гуранкой зовут. Она казачка забайкальская, а их гуранами прозвали за характер. Вот и Галка тоже гуранка по характеру. Отчаюга и забияка. После того фингала, который она мне еще в пятом классе поставила, мы с ней на ножах. Но дело не в отношениях. Куда она с озера пропала? Ведь она прямо нам заявила: от меня вам не отделаться. Галка не тот человек, чтобы сдаться без борьбы, это уж точно. А вот отстала, и все, три дня уж как мы из дому.
Какой-то непонятный страх навалился на меня. В незнакомых местах ночами я всегда побаиваюсь, а кого - и сам не знаю. Умом-то понимаю, что глупо бояться неизвестно кого или чего, а вот страшновато
– Такое чувство в нас еще от пещерных людей держится. Подарок наших далеких предков. Сколько у них в лесу всяких врагов было? А оружие какое? Каменный топор да копье!"
Но вот мало-помалу усталость придавила меня, и я заснул. Слышу сквозь сон, плачет кто-то рядом. Маленький ребенок плачет. Откуда на этом необитаемом острове в тайге ребенку ночью взяться? Я сжался весь, будто в ожидании удара. А ребенок плакать перестал и давай зубами клацать. У меня отлегло от сердца: сова.
– Миша, Миша!
– в ужасе прошипел над ухом моим Кольча, толкая меня под бок.
Я молчу будто сплю, а самого смех разбирает.
– Ребенок плачет! Послушай...
– Сова!
– прыснул я.
Кольча не сразу успокоился. Я начал рассказывать ему, как мы однажды эту самую сову за жар-птицу приняли. Маленькие еще были. Вот набрались страху! В дупле она сидела, а там гнилушки. Вывозилась вся, выпорхнула ночью у нас над головами и понеслась над опушкой кометой огненной...
– Когда вы угомонитесь, полуночники?
– заворчал на нас Ванюшка, переворачиваясь на другой бок.
– Скоро уж развидняться начнет.
Верно, июньские ночи - с воробьиное крылышко. Я повернулся спиной к Кольче и сразу же заснул.
Разбудил меня бешеный вой ветра. Ветер выл и стонал, как в кино. На нашем острове бесновался ураган чудовищной силы. Палатку так трясло, словно по ней палками колотили со всех сторон.
Сквозь завывание ветра послышался злобный, нападистый лай собак. Ванюшка схватил свое ружье и первым выскочил из палатки.
"Вот почему заря-то так полыхала!
– запоздало дошло до меня.
– К ветру..."
Я тоже вывалился из палатки с ружьем в руках, и ураган тотчас подхватил и завертел меня, как охапку соломы. Беспомощной букашкой почувствовал я себя. Наверное, то же самое испытывает муха, севшая на магнитофонный диск, когда его включат в перемотку. Меня оглушило и ослепило, хлестнув в лицо песком и галечником. Запнувшись о что-то, я шмякнулся так, что искры из глаз посыпались.
Но вот напор ветра стал ослабевать: перекатившись через остров, ураган бушевал уже где-то за протокой, бешено крутил, гнул, ломал и корежил вековые деревья. Мы, наверное, в самом эпицентре этого ветровала побывали.
– Мотор украли!
– долетел от берега отчаянный крик Ванюшки.
А ветер уже не ревел, а только сипел немощно сорванной глоткой.
16
Кольча тупо уставился в песок и тянет жалобно:
Какой большой ветер
Напал на наш остров...
Обхватив руками коленки, уныло покачивается в такт своей муторной песне. Сейчас Колокольчик напоминает мне золотистую бабочку, которая побывала в руках у жестокого мальчишки и всю свою яркую пыльцу с красивых крылышек порастеряла. От бравого Кольчиного вида не осталось и следа. Я, конечно, тоже сник, только себя со стороны не вижу.