Белая таежка
Шрифт:
_______________
* С т а р а н к а - место добычи золота.
Миновали последний поворот Кутимы, и вросшая в землю переночуйка под кедром-великаном приветливо мигнула нам единственным оконцем. Эвенк уже разгрузил своих оленей и пустил их пастись. На вчерашнем месте горел костерок, уставленный закопченными котелками.
Старик встретил нас как дорогих гостей, помог лодки вытянуть на берег.
– Ты зачем скандалишь?
– прикрикнул он на свою горластую пестренькую собачонку, разразившуюся для порядка не очень злым, но громогласным лаем.
– Молчи давай, хвостом виляй. Гостей
– Бараний бог?
– тихонько спросила у меня Галка.
Я отошел от нее, сделав вид, что не слышал.
– "Оборони" хочет сказать, а у него "борони" получается, - ответил за меня Кольча.
Галка, конечно, поняла, что я не желаю с нею разговаривать.
– Чаевничать будем, шибко хорошо кушать будем!
– потащил нас к избушке добряк эвенк.
Чак и Дружок быстро освоились с Пеструхой его. Дружок по своей натуре пес ласковый, а Чак, я давно уже заметил, относится к собачьим потасовкам с величайшим презрением. В Басманке, бывало, подбежит к драчунам, ощерится и так рявкнет на них, что те сразу же подожмут хвосты.
Мы с интересом разглядывали эвенка. Лицом он очень похож на индейца, такими я привык их видеть в книжках на картинках да в кино: поджарый, бронзовый от солнца, с давно не стриженными длинными, спутавшимися волосами и голым, костистым подбородком. Я бы нисколько не удивился, если бы он назвался, скажем, Орлиным Когтем или Глазом Тайменя. Но старик назвался Иваном Прохоровичем, а выговор у него оказался точно такой же, как у наших деревенских кержачков такого возраста.
– Ты чо, паря, зенки-то пялишь на орончиков?* - благодушно засмеялся эвенк над Кольчей.
– Побаиваешься, однако? Они смирённые! Бодаться борони бог!
_______________
* О р о н ч и к и - олени.
За эту потешную поговорку мы его стали звать промеж себя Борони Богом.
– В переночуйку ходи, - раскрыл он перед нами дверь.
– Кушать будем. По тайге с пустым брюхом бегать - борони бог!
Одет эвенк был так, словно собирался ночью по тревоге и впопыхах да спросонок перепутал свою и чужую одежду. С головы до пояса на нем все казалось чужое. Голубой пиджак в крупную клетку почти новый, ярко-желтая майка, на груди которой крупно по-английски выведено: "Президент", чуть поношенная шляпа-тиролька. (Правда, без пера.) А ниже пояса на старике все сидит так, как надо, все свое. Добротные кожаные штаны и мягкие олочи, подвязанные под коленками шнурками, чтобы не опадали голенища.
Мы, конечно, делаем вид, что нас нисколько не удивляет этот яркий контраст в его одежде.
– Как в плашку* попал!
– с отвращением сдернул старик свой модный пиджак и швырнул бы под порог, если бы его не подхватил с налету Кольча. Руки не мои...
_______________
* П л а ш к а - силок для лова горностая, соболя и других
зверей.
Борони Бог оказался человеком гостеприимным, общительным, компанейским. Вскоре мы уже многое о нем знали, не задав ему ни одного вопроса. Гостевал он в стойбище у своего сына, киномеханика и завклубом, справлявшего двадцатипятилетний юбилей. А сын, видать, большой пижон. И все, что из моды выходит, немедленно
– Молодые поглядят на старого Ивана - маленько смеются, - жаловался он нам без особой обиды.
– "Пыжон поневоле"! А какой я пыжон? Борони бог!
Здесь он остановился переждать, пока спадет жара, олешек покормить и напоить. Кто мы, куда и зачем плывем, даже не поинтересовался. В тайге обычай такой: встретил человека - накорми, обогрей, чаем напои, дай ему отдохнуть с дороги, а потом уж и разговоры разговаривай, если есть охота.
Еды на столе много, и все вкусная еда. У меня сразу слюнки потекли, надоели уже, приелись наши консервные блюда.
– Кого кушать будем?
– посерьезнел вдруг эвенк, собрав верхнюю морщинистую губу гармошкой.
Выбирай, мол, кому что поглянется.
– Кольчу!
– схохмил я.
– Борони бог!
– эвенк замахал обеими руками.
– Одни мослы!
И засмеялся, расправив гармошку на губе.
– Это у меня от чрезмерной подвижности!
– пояснил Кольча.
Галка деликатно стала отказываться, дескать, мы недавно завтракали. И не сказала "дедушка", а дядя. Дядя Иван! Артисточка, одним словом. Но старику плевать на ее комплименты. Он даже обиделся, застрожился, насупив реденькие седые брови:
– Обижать старого Ивана - борони бог!
И не очень учтиво запихнул ее за стол, на широкую лавку.
В нос вкусно ударил мясной и рыбный дух, смешавшись с черемшой таежным полулуком-получесноком. К черемше прибавились какие-то еще запашистые травы. Эвенки на приправы эти мастера.
– Кого кушать будем?
– опять повторил Борони Бог. (Пожилые эвенки почему-то говорят "кого" вместо "что". Потешно получается: "Ты кого делал?")
Мы потянулись к еде. Кто к мясу, кто к рыбе. Все кушанья были разложены в плетенках из ивовых прутьев.
– Кушай, кушай!
– сердечно приговаривал добрый старик.
– Кого мешкать? Мясо кушать не будешь, расти не будешь. Где руки-ноги силы возьми?..
И сам тоже принялся за мясо, вооружившись ножом. Я и раньше видел, как эвенки мясо едят. Нам так никому не суметь. Поднесут ко рту, кусочек зубами прихватят, а другой рукой с ножичком в это время чирк снизу вверх. У самого носа ножичек промелькнет. Так и кажется, что вот сейчас оплошает чуть-чуть и отхватит себе полноса. Но, конечно, такого не бывает. Привычка с детских лет, тренировка. Кольча тоже наладился было так действовать, но я остановил его.
– Ты пошто такой тощавый?
– заботливо ухаживал за ним старик.
– Мясо не успевает на костях нарастать. Много калорий расходую. Я, дядя Иван, живу взахлеб, на бегу.
– Амикашку жуй!
– Медвежатина, - перевел я.
Кольча потянул из плетенки самый большой кусман.
– Амикан важенку* задрал, лихоманка его возьми, - сердясь, начал рассказывать эвенк.
– Совсем дурной амикашка, повадился к стойбищу бегать. Орочоны** говорят: "Помогай, Иван, борони бог, до стада доберется, начнет шерстить..."