Белая таежка
Шрифт:
Чего только не понатащили сюда язычники! Чего только не понавесили на кедр! Ленты, лоскуты материи, о первоначальном цвете которых можно было только догадываться, кожа, шкуры зверей и клювы да когти птиц, черепа, кости, рога, бусы из чьих-то зубов, навешанные на оленью жилу, позеленевший медный таз, колчан со стрелами, деревянное блюдо... Да разве все перечислишь!
Но это я назвал, что на кедре увидел. А что было в куче навалено еще под кедром! Черт ногу сломит, как говорится.
– Ребята, ничего не трогать!
– строго сказал профессор, когда мы подошли к дереву.
Вот бы покопаться
– Знаете, сколько за него купцы звериных шкурок брали? Сложат их одну на другую и сколько за раз протянут в отверстие для топорища, столько и выложи.
– Хорошенькое дело!
– вылетело у ошеломленного всем увиденным Кольчи.
– Пищаль!
– вскрикнул он через несколько секунд так, будто голой пяткой на колючку боярки наступил.
– А вон судовой колокол. На нем что-то написано. Славянские буквы... Может, название погибшего корабля?!
– Нельзя!
– жестко повторил профессор.
– Вот найдем Золотую Бабу...
Кольча так расстроился, что на него жалко было смотреть.
– Я понимаю, Олег Аркадьевич... Но хоть что-нибудь сверху можно взять? Для нашего школьного музея...
– Ну чего ты пристал?
– цыкнула на него Галка.
– Идол!
– увидел я на куче голову деревянного божка.
– Кумалан, - пояснил профессор.
Чак присел в отдалении на траву и принялся выискивать у себя блох. Одному Чаку было неинтересно топтаться вокруг всякого хлама. Наверное, думает: "Ну, попал я в вагон для некурящих! Столько всякой дичи кругом, а они чем занимаются? Для чего же тогда ружья с собой таскать?.."
Я обошел вокруг кучи пожертвований. Черт побери, да здесь коллекцию старинного оружия можно собрать! Фузея, берданка с затвором как у винтовки, шомполка с граненым стволом, пулелейка... Это только сверху. А если покопаться?..
Кольча тяжело вздохнул и отбежал в сторону, чтобы сфотографировать нас под Священным кедром. Я украдкой поглядываю испытующе на профессора. Сколько я в книжках читал: все преступники боятся объектива как черт ладана. И когда Кольча щелкнул затвором фотоаппарата, мне показалось, что Олег Аркадьевич вздрогнул, дернулся. Нервы не выдержали, наверно. Это меня встревожило, но он тут же рассеял мои подозрения.
– А теперь сними-ка меня с Чаком, - попросил профессор и сел на траву рядом с собакой, начал ее ласкать.
Чак уже к нему привык, он целую банку тушенки ему скормил, когда мы обедали. Говорит, мне подбросят на вертолете. Охотничьи собаки скоро привыкают к новому человеку, если хозяева приняли его как полагается.
Сфотографировав профессора с Чаком, Кольча забежал со стороны солнца и затоптался, выискивая точку, навел объектив на нас с Галкой и вдруг рухнул со всего маху на колени, словно ему дали сзади тумака, провалился в какую-то яму. Олег Аркадьевич не успел и слова сказать, как Кольча запустил в яму руки и вытащил несколько монет.
– Клад!
Мы кинулись к нему. В брусничнике стоял вросший в землю котел, припорошенный желтой хвоей. Профессор осторожно разгреб хвою.
– Не топчитесь, не топчитесь тут, ребята!
– взмолился он так, словно у него занозу из-под ногтя вытаскивали.
А чего бояться, когда брусничник кругом. Листья у него толстые и такие плотные, будто из резины. Наступил на него, и он тут же поднялся как ни в чем не бывало.
Профессор достал из котла полную пригоршню монет и высыпал их в кепку, подставленную Галкой. Мы начали их рассматривать. Многие монеты были необычной овальной формы и все точно корочкой черной грязи покрылись. Профессор сам взял несколько штук, положил на ладонь и нам тоже разрешил взять. Я ухватил три монетки. Все они были медные и здорово пострадали от сырости. Только на одной я с трудом различил всадника с копьем, показал Кольче.
– Георгий Победоносец!
– изумленно воскликнул тот.
По краям монеты угадывалась какая-то надпись, однако разобрать ее было совершенно невозможно.
– 1746-й год!
– разглядела на своей Галка.
– Полушка!
– определил по каким-то признакам всезнайка наш.
– Совершенно верно, - кивнул профессор.
– А вот это деньга.
– Дайте нам их!
– взмолился Кольча.
– Ну, пожалуйста! Для школьного музея...
– Что ж, будем надеяться, что они тут не считаны, - сказал, подумав, Олег Аркадьевич, - берите.
Мы спрятали наши монеты в карманы. Профессор не удержался сам, снова полез в чугун, нагреб там полную пригоршню и высыпал опять в Галкину кепку - поверх тех, которые там оставались.
На этот раз монеты попались крупнее. Многие были с пятак и даже побольше. А среди них тускло поблескивала одна совсем чистая монета, и на ней хорошо был виден выпуклый царь в мундире с эполетами. Я по бороде его узнал.
– Золотая!
– ахнул Кольча.
Олег Аркадьевич взял эту монету в руки и стал ее внимательно разглядывать.
– Александр Первый, - сказал он.
– Золотой червонец.
И совершенно спокойно, словно это была какая-нибудь никчемная шайба, швырнул золотой обратно в чугун.
– Может, их там навалом!
– загорелся Кольча.
– Посчитаем, когда Золотая Баба будет у нас, акт составим и передадим в госбанк, - сказал профессор.
– По сравнению со статуей это ничего не стоит, ребята.
Но все-таки он подобрел, мне кажется, когда золотой червонец попался, и разрешил нам взять из кепки еще по три монеты - на выбор. Я ухватил самый круглый кругляш. Он оказался пятаком. Наших пятаков из него можно штуки три отлить, никак не меньше. Но по годам еще совсем молодой - 1801 года выпуска. Зато две другие монеты мои отчеканены во времена Ивана Грозного и Петра Первого. А Галке досталась серебрушка китайская. Кольча тоже не в накладе: у него одна польская монета и две шведские.
Мы еще раз сфотографировались и пошли к дому Федула.
– Траву ест!
– удивился Кольча, показывая на Чака.
Тот забежал вперед и лег, забравшись в курослеп, выискивая там что-то съедобное.
– Пить хочет, - решил профессор.
– Дождь скоро будет!
– сказал я.
– Народная мудрость?
Я кивнул.
– Он у нас первоклассный синоптик!
– похвалился Кольча.
– Никогда почти не ошибается.
– Обозревающий все сам, - проговорил значительно профессор.