Белая таежка
Шрифт:
Меня опять стали донимать тяжелые думы. С огнем играем! Отнять старанку у этих акул - все равно что вырвать аппетитную кость из пасти цепного кобеля-волкодава.
Солнце еще не показалось, еще видна бледная, как снятое молоко, половинка луны, а ранние пташки уже распелись. На горе хрипло кукушка закуковала спросонок, а где-то на кусте черемухи синица звонко просит: "Пи-ить! Пи-ить!" Деловито снуют над нами белопоясные стрижи, красноголовый дятел выдирает жучков-короедов из кривобокой сосенки на курумнике, на озере вдруг оповестил всех о своем добром здравии чирок-свистунок, кряквы
До чего же хорошо в тайге "ранней ранью"! Но сегодня нам не до красот природы. Лежим мы с Кольчей и глаз не сводим с того места, где вчера горел костер на дальнем конце озера.
А вдруг там расположилась какая-нибудь экспедиция? Вот будет потеха!
Но ведь сигнал?
А почему бы им не договориться об условных сигналах, когда надо выйти на своих?..
Все по уму!
Я даже повеселел от таких мыслей, представив себе разочарованное лицо Колокольчика. Да его кондрашка хватит тогда от огорчения!..
На том месте, где вчера горел костер, все под туманом белым. Наши разведчики смогут на несколько метров к лагерю этих людей подобраться.
А солнце все выше поднимается, птичий гвалт на озере загустел, все голоса слились, и теперь уже не различишь, кто громче всех кричит и дружней в веселом утреннем ералаше.
Но вот налетел довольно свежий ветерок и как бульдозер начал сгребать туман к озеру.
– Слушай!
– дернул я Колокольчика за рукав.
– Как будто бородатый что-то долдонит.
У Кольчи даже морщинки на лбу от напряжения.
– Показалось...
И вдруг песня до нас долетела, вывалившись из птичьего гомона.
В тайге есть гусь, в тайге есть лось,
А в городе - найди лося!
Живут там люди на авось,
А у меня - природа вся!
– Антошка!
– Мы с Кольчей поглядели друг на друга.
Через несколько минут туман еще больше размело ветром, оголился берег озера и полоса воды шириной с шоссейку. На чистоплеске мы увидели резиновую надувную лодку. В ней сидел человек и проверял какие-то снасти. Вот он радостно вскрикнул, склонившись над водой, должно быть, попалась хорошая рыбина. К нам опять долетела песня:
А я живу как деды встарь,
И лось, и гусь, таймень, глухарь!
Антошка горлопанит это.
– Не тужат!
– вздохнул я.
– Скоро по-другому запоют!
– мстительно сказал Кольча.
– Отошли крыловские времена...
Бурундучок прямо под ухо посвистывает. Ни один зверек так не мозолит человеку глаза в тайге, как этот шустрый озорник. Подкрадется к тебе и как свистнет! Даже вскочишь иной раз от неожиданности. А будешь есть, он у тебя обязательно что-нибудь стащит, если хоть чуть-чуть зазеваешься. Особенно колбасу любит, чертенок. Пока ему кусочек не кинешь - не отвяжется. Пойдешь осенью за кедровыми шишками - эти полосатенькие зверушки уже стайками собрались и тебя дожидаются. Собьешь шишки с дерева - рот не разевай, мигом все растащат, и тебе не достанется. Ох и нахалюги! Прямо из рук норовят утянуть шишку. Да еще отбежит какой-нибудь из них, присядет над твоей шишкой и рожицу тебе скорчит. Вот честное слово!
Но у нас зла на них нету! Больно уж они потешные.
Антошка причалил к берегу, разделся и стал купаться. К лодке подошел кто-то из его компании, взял рыбу и понес ее варить. На таборе зажгли костер. Жаль, что у нас нет бинокля. Один бородатый украл, а второй у разведчиков.
– Поймать бы Профессора!
– сжал кулаки Кольча.
– Соскучился?
– съехидничал я.
Кольча не успел ответить. Ширясь и приближаясь, на нас катился густой рокот. Мы свалились с камней и увидели вертолет.
– Продукты гангстерам везет!
– крикнул Кольча.
Нанять в тайге вертолет все равно что автомашину. Такие, как Антошка, и среди вертолетчиков попадаются. Позолоти ручку - и хоть на Северный полюс. Как они там за горючку перед своим начальством выкручиваются, черт их знает. Да эти хлюсты золотничники могли и по своим липовым документам официально вертолет заказать.
Мы упали в траву. "Палатку увидят!" - обожгла меня тревожная мысль. Чак заплясал на своем поводке, задрав морду вверх... А вертолет шел прямо на нас и так низко, что до него камнем можно было добросить.
Галка выскочила из палатки. Этого еще не хватало! Теперь мы пропали, нас заметят наверняка...
– Горим, Кольча!
– заорал я в отчаянии.
Тот издал какой-то душераздирающий вопль, вскочил, схватил Ванюшкино ружье и выпалил в вертолет. У меня сердце оборвалось. Бросившись на Кольчу, я сшиб его с ног и подмял под себя.
– Спятил, да?!
– Дядя Костя!
– орал он подо мной во все горло, норовя вывернуться. Дядя Костя, Миха!
"Галлюцинации на нервной почве", - решаю я. "Переутомление - болезнь века", - приходят на ум его слова, сказанные в деревне по моему адресу.
Вертолет между тем проскочил нас, развернулся и, снижаясь, направился опять к нам.
– Что ты делаешь?
– подбежала Галка.
– Буйное помешательство!
– Сам он свихнулся, Галя!
– орет, вырываясь, Кольча.
– Отпусти его!
– приказывает Галка.
Я повинуюсь. Кольча вскакивает, будто взрывом подкинутый, и хватает в объятия Галку.
– Дядя Костя прилетел! Ура-а!
– пританцовывает он вокруг нее.
Вертолет по-птичьи мягко опускается за нашей палаткой, растрепав траву и взъерошив черемуховый куст. Винты перестают вращаться, наступает тишина. Радостно улыбаясь и приплясывая, Кольча тащит нас к вертолету. Я наконец соображаю, что в кабине он увидел дядю Костю, но иду туда не без опаски.
Открылась зеленая дверца кабины, показался плотный лобастый человек с большими залысинами и выставленной вперед лопаточкой черной бородкой. Я его узнал по фотографии в книге про золото и приободрился, повеселел. Но как он очутился над нашей палаткой?
– Салют, геологи!
– помахал нам рукой дядя Костя.
– Здравствуйте!
– крикнули мы с Галкой в один голос. (Были еще метрах в шестидесяти от вертолета.)
Кольча подбежал и повис у дяди Кости на шее, едва тот вышел из кабины.