Белая змея
Шрифт:
Весеннее солнце немилосердно палило, нагревая веранду на крыше. Свет в бассейне дробился на осколки, словно отражаясь от битого стекла, рыба пряталась под камнями. В тени навеса нянька застилала постели, напевая себе под нос.
Наконец Теис раздела куклу и опустила ее в воду. Та сначала покачнулся, затем перевернулась и поплыла к центру бассейна.
Девочка издала резкий вопль. Пандав рванулась вперед и подхватила дочь.
— Плохой котенок. Ты никогда не должна наклоняться к воде.
Вода была глубиной всего в два локтя, но этого вполне хватило бы. Пандав заметила, что снова, как теперь часто
— В следующий раз получишь три удара розгами. Вот твоя кукла. Не говори, что все время смотрела на ребенка, ясно, что это не так. Я что, должна была ждать, пока она утонет? Зачем ты бросила куклу в бассейн?
Нянька бормотала и кланялась. Теис, уставившись на мать настойчивым всезнающим взглядом, сунула в рот левую ногу куклы.
— Не грызи дерево, котенок. Ты можешь поранить ротик щепками.
Ребенок снова с пониманием глянул на мать — взрослую, уже утратившую врожденную мудрость.
Пандав встряхнула Теис. Та засмеялась. Черной женщине нравилась ее дочь, и она склонялась к мысли, что та будет весьма интересной, когда вырастет. Уже сейчас Теис знала более десятка слов. Пандав давно смирилась со страстью девочки, как и большинства детей, к вреду самим себе и через это к самоубийству. В Иске была древняя поговорка, которую часто повторяла нянька: «Недавно из утробы Ках и хочет обратно».
Ее нянька вполне справлялась со своей работой, лишь порой бывала медлительна. Но когда подобное происходило, молодая мать-леопард, которая намеренно проводила три четверти каждого дня отдельно от дочери, могла прийти в неистовство.
Закорианка видела, что старая толстая ведьма смотрит на нее из-под морщинистых век, понимая ее мысли и чувствуя, что прощена.
— Теис, иди к няне, — приказала Пандав, снова сажая свое сокровище на голубую плитку.
— К няне, — согласилась девочка. — Теис, — и заковыляла навстречу бусам, которыми нянька махала, чтобы привлечь ее.
Пандав потянулась и прошлась вдоль ограждения, любуясь с вершины холма столицей Иски.
Этот вид принадлежал ей вместе с комнатами в загородном доме Эруда, голубыми стенами и плиткой, некоторым количеством рыбок в бассейне (которое менялось, когда они размножались или ели друг друга) и домашними обязанностями. Она была Пандав, женщина Жреца — таким было ее официальное обозначение, вполне почетное. Служители Ках, даже в более продвинутой столице, не женились, но имели право открыто содержать наложниц и заботились об их положении. Мужчины в городе ни разу не унизили Пандав невежливым обращением. Хотя даже к продавцу масла она должна была обращаться «хозяин», он кивал в ответ и предлагал лучшее.
Если Пандав не следовала позади своего господина в определенные места, то пользовалась носилками для перемещения по улицам. Покрывала она не носила, и не было никого, кто не знал бы Чернейшую.
Хотя Эруд то и дело ложился с другими женщинами, Пандав оставалась его любимицей и надсмотрщицей за домом. Он дал ей невероятную свободу по искайским меркам и по большей части предоставил ее самой себе. Однако Теис он любил по-настоящему. Не только приносил ей дорогие игрушки, но мог даже поиграть с ней
По здешним порядкам ему полагалось хотеть сына, которого обещала ему Пандав. Она была абсолютно уверена в том, что у нее будет мальчик, и когда после ночи изнурительного труда увидела, что из ее лона вышла сестра по женскому полу, испытала первый материнский испуг. Сразу после рождения ребенка использование трав и специальных упражнений, которым предусмотрительно обучали любую девушку из дворов Дайгота, вселило уверенность, что Пандав не зачнет повторно.
Ранняя жара выжала из крыш воду-мираж. Деревья на склонах холма подняли изящные кроны. На заднем дворе раб чистил домашний алтарь.
Теперь Пандав совершала приношения Ках как своей богине, поскольку здесь женщинам дали это право. Однако такие взгляды на поклонение, о которых проговорился в горах Эруд, считались непристойными.
Тем не менее она осознавала, что в своем храме Эруд стал влиятельным человеком, частью внутреннего круга избранных, и за последние три года без усилий возвысился до почетного звания Почитателя. Его жреческое облачение украшала тяжелая серебряная кайма, а сосуды из золота или тонкого стекла появлялись в доме почти каждый вечер, словно по воле магии. Удовлетворенный и жизнерадостный, Эруд, которого больше не посылали в путешествия Наблюдателя, прибавил в весе.
Пандав считала, что тоже потолстела. Рождение ребенка и сонная повседневность нарастили лишнюю плоть под ее атласной кожей. Несмотря на это, на фоне прочих женщин столицы, среди которых оставалась в моде «пышность», если не ожирение, Пандав выглядела тонкой как кость. Она ела немного, даже в периоды тоски, и продолжала выполнять танцевальные упражнения в укромном уголке дома.
Отчасти тревожась за свою экзотическую «закорскую» любимицу, отчасти желая выказать пренебрежение к обычаям, Эруд позволил ей ездить на легкой колеснице. По законам Иски она не могла сама править на улицах, но среди холмов отпускала возничего. Лицезрение того, как он, довольный, идет назад, непременно в ближайшую таверну, стало для нее символом праздника. Хиддраксов привезли из других стран, что было лишним доказательством богатства Эруда. Она обучала их летать по тропинкам на склонах, поднимаясь в горные долины, где могла позволить себе поплавать в реках и поспать на траве. Когда девочка подрастет, ее тоже надо будет брать с собой. Эруд не станет протестовать. Холодный на расстоянии, вблизи он оказался вполне податлив. Должно быть, он рассматривал свое великодушие к женщине как одно из проявлений свободомыслия и порой эмоционально рассуждал об этом перед другими жрецами.
Уже сейчас Пандав следила за тем, что ест Теис. Основную сложность представляла нянька, без конца сующая девочке сладости. Мать также учила дочь самым простым движениям акробаток и танцовщиц. От природы Теис обладала способностями, но не могла надолго сосредоточиться. Кроме того, планировать какое-то будущее девочки было настоящим безрассудством. Разве не достаточно трудно воплощать в жизнь любые планы относительно самой себя?
Теперь только факелы сплетались в огненном танце.
Пандав повернулась. Словно двое пауков, нянька и ее дочь плели паутину из бус.