Белла, чао!
Шрифт:
– Не знаю. Я передал твою записку Петровичу. Он этим занимается, отрабатывает все версии, – сухо ответил Африкан. Он помолчал. – Белла, а как она смотрит на него?
– Ваша жена – на Бориса? Ну, как-то так… – Белла изобразила на лице нежность, уставившись Африкану в его пронзительные, синего цвета глаза.
– Тьфу. Ты словами опиши!
– Словами? С большой… с большой приязнью она на него смотрит. А что?
– Ничего. Теперь расскажи, чего вчера было.
– Я же вам рассказывала!
– Вчера – ты мне рассказывала
– А что именно вы подразумеваете под этим словом?
– Подтекст? Это когда хороший актер в хорошем кино говорит что-то, а зрители видят, что он чувствует совсем другое. Например, признается героине в любви. А они понимают – он же, гад, на самом деле ее ненавидит!
– А если любит и говорит, что любит?
– И такое надо суметь сыграть! И когда все наоборот – герой любит героиню, но говорит ей, что она дура набитая и он ее ненавидит… Главное – чтобы зритель уловил истинные чувства героя. Поняла теперь?
– О господи… Поняла, – вздохнула Белла и принялась перечислять события вчерашнего дня. Африкана волновало буквально все – как кто на кого посмотрел, с каким чувством кто чего говорил, он требовал, чтобы Белла буквально слово в слово повторяла те фразы, которыми обменивались Лара и Борис.
На следующий день и далее – Африкан продолжал терзать девушку расспросами. Он словно пытался глазами Беллы увидеть то, что происходило в семье Литвиновых.
Он хотел увидеть Лару, он хотел сам говорить с бывшей женой. Эта настойчивость Африкана, его постоянная взвинченность тяготили Беллу. Она после этих бесед чувствовала себя опустошенной, усталой, больной.
Девушка пыталась донести до Африкана, что его бывшая жена вполне счастлива с Борисом, что вряд ли Лара с ним расстанется, но Африкан упорно не желал это понимать.
Но самого главного – что Лара назвала бывшего мужа «пропащим» – Белла так и не сообщила. Ей было жалко Африкана. Это могло его окончательно добить.
Она теперь смотрела на него совсем другими глазами.
Кто он, в сущности? Несчастный, безумно любящий свою бывшую жену. Испытывая сильнейшее сострадание, Белла принялась прибираться и в квартире Африкана. Один раз приготовила сырники и словно случайно оставила их на сковородке, на плите. Она надеялась, что Африкан их съест и ему хоть немного, но станет легче.
Но он к ним даже не прикоснулся.
– Белла, ты такая молодец.
– Спасибо, Лариса Анатольевна.
– Прямо не нарадуюсь на тебя – тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить… Боря! Иди завтракать. Беллочка нам такую кашку замечательную сварила… – ласково позвала мужа Лариса Анатольевна.
На кухню вошел хозяин, Борис Аркадьевич, в домашнем халате.
– Доброе утро. М-м, какой чудесный аромат… – добродушно произнес он.
– Приятного аппетита! – Белла поставила перед ним чашку кофе – большую, с чайной ложкой сахара, и наполовину с молоком, как любил Борис Аркадьевич, – и вышла из комнаты.
Пока супруги завтракали, Белла застелила в их комнате постель. Стелила и думала, как прокомментировал бы эту сцену на кухне Африкан. «Кашка… Беллочка… какой чудесный аромат… приятного аппетита… Какая пошлость, какая гадость!» – заорал бы он, скривившись.
Конечно, Африкан ужасно ревновал бывшую жену. Но если не думать об Африкане, то, в сущности, какие милые, хорошие люди эти Литвиновы. Вежливые и приветливые. Как в кино. Все бы семьи были такими!
Как в кино…
– Борис Аркадьевич, вы в каком костюме сегодня пойдете? – заглянула Белла на кухню. Литвиновы еще завтракали.
– В светло-сером, льняном. И рубашку найди, Белла – ту, мою любимую, в полосочку!
Девушка снова ушла в спальню. Достала из шифоньера костюм, нашла рубашку… Принялась чистить костюм щеткой.
Когда чистила, обнаружила, что в кармане пиджака что-то лежит – довольно тяжелое, болтается, мешает. Как бы не повредить – вдруг там что-то хрупкое? Белла вынула из кармана плоскую коробочку небесно-нежного оттенка, положила ее на стол. В таких хорошеньких коробках обычно держат ювелирные украшения.
Белла принялась чистить костюм дальше.
В спальню заглянул Борис Аркадьевич.
– Белла, иди, опаздываю уже… – Он взял из ее рук костюм и вдруг увидел коробочку на столе. Схватил ее, положил обратно в карман пиджака, недовольно покачал головой.
– Мешало, – Белла показала щетку.
– Ладно-ладно, иди… И никогда не лазь в карманы.
– Я не лазила, – обиделась Белла. – Я говорю – мешало чистить! Да я никогда ничего и копейки лишней… неужели вы думаете…
– Ничего я не думаю, – перебил ее Борис Аркадьевич и широко улыбнулся. – Чудо ты мое в перьях! Иди уж, Белка. Я переодеваться тут буду.
Девушка, недовольная собой, отправилась на кухню. Лариса Анатольевна уже позавтракала и теперь красилась в ванной.
Через двадцать минут хозяева ушли, Белла осталась в квартире одна. Она привычно гладила, терла, нажимала на кнопки бытовых приборов, размораживала, шинковала – и все время думала об этой коробочке.
Судя по внешнему виду и размеру, в ней должно лежать какое-то ювелирное украшение. Это первое. Второе – Борис Аркадьевич был явно недоволен и даже как будто испуган, когда увидел, что Белла достала эту коробочку из кармана его пиджака. Недоволен не тем, что Белла лазила по карманам, а тем, что положила коробочку на видное место. Словно никто ее, эту коробочку, не должен был видеть. И третье – очень быстро, в свойственной ему шутливой, ласковой манере, Борис Аркадьевич выпроводил девушку, замял неловкую ситуацию. Не стал акцентировать внимание. Не хотел, чтобы этот разговор слышала Лариса.