Беллона
Шрифт:
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПОЛЕТ ВАЛЬКИРИЙ
[дневник ники]
1 августа 1941
Я все спрашиваю себя: а немцы люди или нет? Может быть, они звери в образе людей? Неужели среди них нет добрых, человечных? Неужели они хотят только убивать?
У нас в Гродно, когда война началась, бомбежки были ужасные. Разбомбили всю улицу Карла Маркса, всю Свердлова и всю Социалистическую. И весь Сенной рынок, где дома евреев. Бомба упала на дом бабы Щуси, и дом заполыхал и сгорел. Пламя шло стеной, а тушить огонь воды не было - Сенной
19 сентября 1941
Магазины закрыты. Купить еду негде. И не на что. Денег нет. Хлеб снится по ночам.
Ученицы мамы, Кристина и Ганна, из деревни привозят немножко ржаной муки. Мама замешивает тесто так: натирает на терке картошку, добавляет туда этой деревенской муки и печет лепешечки толщиной в карандаш. Получаются почти драченики. Пальчики облизываем. Сухари размачиваем в чае, получается чайный суп.
Моя сестра плачет постоянно. У нее все время мокрое лицо.
Мой братик орет в кроватке. Он еще маленький, ему полтора года.
10 октября 1941
В казармах около нашего дома живут немецкие солдаты. Однажды вечером я шла мимо казарм. Около входа затормозил грузовик. В кузове лежали большие мешки. Один мешок упал, грохнулся на землю и развязался. Оттуда посыпались сухари. Из кабины выпрыгнул водитель, а из кузова молоденький фашист. Шофер убежал, докладывать начальству, а солдат остался у машины. И я подошла к нему.
Я подошла совсем близко. Я не боялась. Но все внутри меня напряглось. Я показала на пальцах фашисту: фюнф, фюнф лойте. Пять человек. И постучала себя в грудь. И потом растопырила три пальца и крикнула: драй киндер! Эссен!
Фашист ничего не говорил, только глядел на меня. А потом как прыгнет в кузов. И спускает из кузова на землю большой мешок с сухарями. Показывает на мешок и тихо говорит: фюр киндер, ферштейст? А потом как рявкнет: шнель, шнель! И оглядывается вокруг, боится. Ведь он для нас сухари украл!
Я ухватила мешок за хвост и потащила. Он был тяжелый. Я вспотела, пока его до дома волокла. Хорошо, был вечер и темно, и прохожих было мало. На крыльце стояла мама. У нее в глазах застыл ужас. Она думала, меня убили, так долго меня не было.
Мама убрала мешок с сухарями на антресоли. Все говорила: "Это наше спасение, это чудо, бог благослови того солдата". Я молчала и думала: ведь этот солдат убил многих наших людей, а нас вот почему-то пожалел и даже хлебом наградил. Почему? Значит, него есть сердце?
Мама вынимает из мешка немножко сухарей, размачивает их в миске с водой и ставит в печку. Они размягчаются, и очень вкусно, если солью посыпать.
10 ноября 1941
Мне сказала Дора Завадская: немцы
По улицам Гродно ходят люди, у них желтая матерчатая звезда нашита слева на лацканы пиджаков, на воротники, на рукава. Иногда желтая звезда нашита на спине или на груди. Это наши евреи. Идут они не по тротуарам, а по дороге, а когда появляются на дороге машины, жмутся к бордюрам. А у нас в Гродно улицы узкие. И бедных евреев чуть не давят колеса машин.
Потом я услышала, как ночью папа говорит маме: "Лерочка, на Замковой улице квартал оградили колючей проволокой и сделали еврейское гетто. Согнали туда всех евреев Гродно. Они живут там в дикой тесноте, как шпроты в банке! По двадцать человек в комнате! И для того, чтобы выйти в город из этого муравейника, им нужно предъявить часовому аусвайс!" Потом папа заботливо спросил маму: "Лерик, тебе не холодно? Такой мороз на улице!"
Я слушала, прижав уши, и думала: а мы евреи или неевреи? Заберут нас в гетто или не заберут?
Вчера я увидела, как по заметенной снегом улице колонной медленно, еле волоча ноги, идут евреи, а их конвоируют вооруженные фашисты. Все евреи с желтыми звездами, а на рукавах фашистов свастики. Один идет впереди колонны, другой сзади.
20 декабря 1941
Сегодня я шла мимо Фарного костела и увидела на заснеженной мостовой огромное пятно крови. Я тут же побежала домой. Рассказала про кровь папе. Папа говорит: "Думаю, это вели колонну евреев, кто-нибудь споткнулся и упал, и его застрелили". Папа так спокойно сказал это. А у меня все в груди будто разорвалось, там, где сердце. Но я не плакала.
Мы поели сухарей, и я сказала маме, что пойду гулять, а сама побежала смотреть еврейское гетто. Дома обнесли колючей проволокой. С виду дома мертвые, молчат, как нежилые. Ни одного человечка в окне или на балконе. Потом вдруг из подъезда вышел мальчик. Очень красивый. И руки тонкие, как у пианиста. Я прямо засмотрелась на него. Он ежился и спрятал голые руки в рукава старенького ватника. Он меня увидел, как я стою за колючей проволокой. Так стоим и смотрим друг на друга: я на воле, а он в неволе. Я помахала ему рукой, и он помахал мне в ответ. И улыбнулся.
7 января 1942
На столбах расклеены листовки на русском языке: "Всем в три дня сдать в комендатуру радиоприемники и средства передвижения, включая велосипеды и мотоциклы!"
В Гродно нашлись люди, готовые помогать фашистам. Это предатели Родины.
Сегодня к нашему дому подъехала машина, из нее вылез долговязый фашист и с ним еще человек. Они хрустели сапогами по снегу. Человек сначала заговорил с нами по-польски. Папа ответил: "Пшепрашем, говорим только по-русски". Он обманул фашистов: он прекрасно знал польский язык, у меня же мама полька. Эти двое вошли в дом и забрали наш радиоприемник. Теперь мы не можем слушать Лидию Русланову и Шульженко и все хорошие концерты из Москвы. И не можем принимать сигнал трубы с Марьяцкой башни из Кракова, ровно в полдень - по этой трубе папа всегда проверял время.