Беллона
Шрифт:
— Он может поскакать галопом. Не отстанете? — спросил Девлет у помощников.
— Яким таким халопом, — спокойно ответил Чихирь, почесывая заплатанный локоть старого бешмета. — По дорохе вона пушки да телехи. Кажете тож — халопом. А коли рысью, от Донченки мабуть и уйдеть, от менэ — ни в жисть.
— Болтало ты, — огрызнулся Донченко. — Когда от меня кто уходил?
— Тсс! — цыкнул на них Девлет. — Едет! Не подведи, ребята! Следуйте за ним. Как свистну — налетайте и сшибайте его с седла. Только глядите: не раньше, чем свистну!
Следовать за Бланком можно было безо всякой боязни. На дороге происходило сущее столпотворение. Если б шпион даже озирался, в этакой толкучке он слежки все равно бы не заметил.
Туда, откуда доносилась частая, с каждой минутой усиливающаяся пальба, шли плотные колонны пехоты, тащились орудийные упряжки. На обочине лежала перевернувшаяся пушка, ее облепили, как муравьи, сопящие артиллеристы, на них матерился батарейный командир. Навстречу сплошной вереницей тянулись раненые. Кто-то ковылял сам, кого-то вели под руки. Солдаты, еще не добравшиеся до места боя, пялились на окровавленные тряпки, почтительно спрашивали, как оно там.
Страдальцы отвечали: он бьет как скаженный; народу полегла пропасть; такой ужасти никогда еще не бывало.
Аслан-Гирей знал, что раненые, едва выбравшиеся из-под огня, всегда говорят одно и то же, поэтому значения этим разговорам не придавал.
Однако, когда, двигаясь за Бланком, достиг командного пункта, с которого генерал Реад руководил штурмом Федюхиных высот, увидел, что дело и в самом деле жаркое.
Французское укрепление, защищавшее мост, уже было взято. Солдаты уходили в туман, на ту сторону речки: кто по мосту, кто вброд. Там, в рассветной мгле, грохотало и сверкало, и разрывы вставали так густо, что Девлет не видывал подобной частоты огня во время генеральных бомбардировок.
Бланк подъехал к Реаду, очень немолодому, но осанистому и бравому генералу, сидевшему в седле подбоченясь. Зычно, с короткими интервалами, начальник кричал идущим мимо солдатам одно и то же:
— Молодцы, азовцы! Задай французу жару! Молодцы, азовцы! Задай французу жару!
— Рады-старас-ваш-пресво! — отвечали роты и одна за другой исчезали в мареве.
Что говорил начальнику Бланк, штабс-капитан не слышал. Генерал взял бумагу, отодвинул ее подальше от дальнозорких глаз, прочитал.
— Очень хорошо! — лающим басом ответил он. — Подкрепления мне нужны! Второй полк вчистую кладу!
Барон опять что-то сказал.
— Как угодно! — гаркнул генерал. — Желаете полюбоваться, как гибнет дивизия — оставайтесь! Видите, как по нам бьют? Врасплох, а? — Он оскалил зубы, будто хотел расхохотаться, но забыл, как это делается. — Твою мать! Ждали они нас, ждали! Хорошо подготовились! — И тем же голосом, но уже не Бланку, а солдатам: — Молодцы, азовцы! Задай французу жару!
Бланк отъехал чуть в сторонку, к развалинам полуобвалившегося каменного дома (вероятно, того самого трактира, по которому мост получил название Трактирного). Стена могла служить укрытием от неприятельских снарядов, которые нет-нет да и залетали в тыл.
Оглядевшись, Аслан-Гирей увел людей под старый мертвый дуб. Его корявый, в несколько обхватов ствол мог защитить если не от осколков бомбы, то по крайней мере от ядра.
Чего теперь дожидается шпион, было непонятно. Никто не обращал на него внимания. Нырни в заросли, обогни место боя — и через десять минут выйдешь к речке в тихом месте, а там и до своих рукой подать.
Но шли минуты, миновал целый час, а Бланк стоял, будто приклеенный.
Войска ходили в атаку снова и снова: вперед бежали с криком «ура!», толкаясь и мешая друг другу; обратно возвращались мелкими группками, спотыкаясь, с выпученными глазами и разинутыми, но безгласными ртами.
Это поршнеобразное движение повторялось снова, снова, снова.
— Молодцы, украинцы! Задай французу жару! — кричал генерал.
— Молодцы витебцы!
— Молодцы могилевцы!
— Молодцы полочане!
— Молодцы галичане!
— Молодцы, костромичи!
Потом, уже вконец охрипнув и, видно, сам запутавшись, снова:
— Молодцы, галичане! Задай французу жару!
Туман давно рассеялся, но впереди — над мостом и рекой — клубился черный дым, и разглядеть все равно ничего было нельзя.
Огонь неприятеля не ослабевал, а только усиливался.
Теперь снаряды долетали до тыла всё чаще. В двадцати шагах гранатой убило лошадь и казака. Разрывом сорвало фуражку с генерала — он сердито надел ее обратно, вырвав из рук ординарца.
А где-то между «молодцы-полочане» и «молодцы-галичане» над головой раздался страшный треск: ядро угодило прямо в дуб. Девлет успел отскочить в сторону, а Донченке обломанный сук ударил по руке — она повисла плетью.
Чихирь ловко привязал палку, и Донченко сказал, что желает остаться, но штабс-капитан погнал его в тыл:
— На что ты мне однорукий? Отправляйся на перевязку, пускай тебе настоящую шину наложат. Вдвоем управимся.
Еще через четверть часа снаряд попал в каменную стену, за которой прятался Бланк. Тот упал.
Аслан-Гирей, чертыхнувшись, кинулся вперед. Как будет глупо, если шпион погибнет, так ничего и не рассказав!
Барон, однако, сразу же поднялся на ноги и стал отряхиваться. Кажется, он был невредим. Но спрятаться Девлет уже не успел: Бланк увидел знакомого.
— Вы? — пробормотал он, и не похоже было, что сильно удивился.
Губы у Бланка дергались.
Всего долю секунды колебался штабс-капитан, а потом решил: коли уж так вышло — карты на стол.
— Я! — громко сказал он, выхватывая из кобуры пистолет. — Не двигайтесь! Я вас арестовываю! Эй, Чихирь!
— Арестовываете? Чихирь? — повторил Бланк. — Бред…
Но Аслан-Гирей был уже совсем рядом и увидел, что шпион смертельно бледен.
— Не бред, а плащ с капюшоном! — выкрикнул Девлет. — Что моргаете? Думали, мы идиоты?
«Трясется, трясется от страха стальной человек с глазами-заклепками!» — подумал он со злобным торжеством.