Белое, черное, алое…
Шрифт:
По дороге домой Сашка затащил меня в круглосуточный магазин и подбил на покупку пирожных.
— Ты какие пирожные больше всего любишь? — спросил он перед кассой.
— «Картошку» и «полено», — подумав, ответила я.
— Ты ведь городская девушка, ну и вкус у тебя, — хихикнул он, нежно на меня глядя, и я, конечно, сказала ему, что со вкусом у меня все в порядке.
В полночь Василий Кузьмич все еще не вернулся из бани, а звонить позже мне уже было неудобно, хотя Галина Павловна мне это
Уютно, как в гнездышке, устроившись в сильных руках Сашки, я небрежно поинтересовалась, что это мне Горчаков такое говорил про некоторых стоматологов, мечтающих сменить специализацию на судебную медицину? Неужели, мол, бывают такие ненормальные?
— Бывают, — подтвердил Саша. — Этот человек я.
Я села в постели и уставилась на него.
— Ну ладно я, я уже конченая женщина. Мне уже деваться некуда. Но тебе-то зачем, несчастный, это надо?
— Чтобы в одной семье была всегда дежурная бригада, — ласково ответил Сашка, укладывая меня назад.
— Ах так! Хорошо же. Тогда говори мне давай, от чего человек помер?
И я добросовестно пересказала Сашке все, что слышала в четвертой больнице про таинственное заболевание Вертолета, и все, что видела при вскрытии. У Сашки в глазах блеснул огонек.
— Говоришь, костный мозг утратил кашицеобразную консистенцию и легко вымывался из костных просветов?
— Подожди, я сверюсь с картотекой. — Я спрыгнула с кровати и сбегала за записной книжкой, куда добросовестно занесла во время вскрытия все эти мудреные термины. — Да, все так, как ты сказал, — подтвердила я, разобравшись в собственных каракулях.
— И селезенка дряблая была, и соскоб незначительный на ноже? А лимфатические узлы на разрезе красные были?
— Были, — нашла я в своих записях упоминание и об этом.
— А при госпитализации жаловался на тошноту? Рвота была?
— Доктор мне сказал, что предполагали отравление.
— А костно-мозговую пункцию брали?
— Не успели, он помер за день до запланированной пункции.
— Ага…
Сашка задумался, и я со смешанным чувством осознала, что из него получится отличный судебный медик. Я имею в виду не квалификацию, а специфическую одержимость, присущую увлеченным следователям и экспертам, которые не мыслят своей жизни без момента истины.
— Слушай, а волосы у него не выпадали?
— Саш, он лысый, как коленка.
— Моя? — Сашка задумчиво стал разглядывать свое отнюдь не лысое колено, выставив его из-под одеяла.
— Моя! — Я высунула свою коленку.
— Отвлекаешь. — Он засунул мою коленку обратно под одеяло. — Ну, — сказал он после долгого раздумья, — я, пожалуй, соглашусь, что смерть могла наступить от пневмонии.
Я недоверчиво уставилась на него.
— А что касается характера заболевания,
— А ты-то откуда об этом знаешь?
— Читал, — пожал плечами Сашка.
— Отравление солями тяжелых металлов? — задумалась я. — Но ведь их надо с чем-нибудь принять внутрь. Вертолет ведь жил не в коммунальной квартире.
Питался экологически чистыми продуктами. В йогурт или авокадо ведь крысиного яду не сыпанешь. Да и кто мог иметь доступ к его пище? Мне кажется, он дома и не питался, все в заведениях. На мой взгляд, это маловероятно.
— Хорошо, — покладисто согласился мой домашний эксперт. — Не хотите таллия, могу предложить радиационную травму.
— Радиационная травма? — Да.
— А где его могли облучить?
— Маша! А не помнишь, при вскрытии эксперт обращал внимание на подкожные и подслизистые кровоизлияния?
— Было-было, — вспомнила я. — И то и другое, а подслизистые кровоизлияния еще при наружном осмотре мы заметили.
— А что у него с биохимией крови?
— Я не знаю, что такое биохимия крови, но мне его лечащий врач говорил, что у него в крови резко увеличилось количество белых кровяных телец.
— Ну вот видишь! Резкое подавление гемопоэза, выраженный геморрагический синдром, снижение общей сопротивляемости. Там про СПИД никто ничего не говорил?
— Говорили…
— Маша, это хроническая лучевая болезнь. От длительного облучения малыми дозами радиации. Смерть в таких случаях обычно наступает от инфекционных осложнений. И пневмония здесь вполне уместна. А в больнице его состояние ухудшалось?
— Ну, конечно, ухудшалось, раз он все-таки умер.
— Значит, источник ионизирующего излучения находился при нем. Вы не нашли на нем каких-нибудь повреждений, которые можно идентифицировать как радиационный ожог?
— Сашенька! Если бы я знала, как выглядит радиационный ожог! Думаю, что и эксперты наши не знают.
— Незаживающих язв у него на теле не было?
— Нет, уж за это я ручаюсь.
— Так, пузырей, некротических участков тканей не было?
— Нет, — старательно припоминала я.
— Хорошо, гиперемированных участков не было?
— Гиперемированных участков?
«Кожа на груди гиперемирована, — зазвучал у меня в мозгу голос танатолога, вскрывавшего вертолетовский труп. — Наверное, крест натер, смотри, он тяжелый, как гантель…»
— Я должна была сама догадаться. — Я села в постели, завернувшись в одеяло. — Мне же сегодня ювелир, который этот крест с него снимал, говорил про радиацию.