«Белое дело». Генерал Корнилов
Шрифт:
Представители «революционной демократии», прежде всего однопартийны Керенского — эсеры, сознавали, что, возглавив части 3-го конного корпуса вместе с монархистом Красновым, Керенский предстает далеко не в лучшем свете; к тому же это был корпус, являвшийся главной ударной силой корниловщины. Поэтому в сумятице событий некоторые эсеры (в том числе побывавший в Гатчине В. Чернов и назначенный комиссаром 3-го конного корпуса Г. Семенов, человек, выполнявший при Керенском «особые поручения») лихорадочно пытались сколотить какую-нибудь «революционную часть», которая, влившись в войска Краснова, могла бы хоть в какой-то степени снизить их контрреволюционную, корниловскую одиозность. Ничего из этого не получилось. •В Луге удалось собрать только небольшую «эсеровскую дружину» — не более 10 человек. Возглавил ее Г. Семенов, и, когда она прибыла в Гатчину, ее задача практически свелась к обеспечению
«Когда,— писал впоследствии Г. Семенов,— стало ясно, что Керенский будет выдан, я организовал его побег». Другой эсер, В. Вейгер-Редемейстер, исполнявший в Гатчине обязанности «начальника по гражданской части», присутствовал при разговоре Керенского с Семеновым и Виннером и слышал, как Виннер сообщал о существовании тайного выхода из дворца.
Затем Семенов ушел, но вскоре вернулся с каким-то матросом. Керенский обо всем этом не пишет ни слова. В его изложении, к нему в комнату совершенно неожиданно вошли «некто гражданский», которого он знал раньше, и «матрос Ваня». По всей вероятности, «гражданским» и был Г. Семенов, а «матрос Ваня», вероятно, входил в «эсеровскую дружину». Керенского переодели в «матросский костюм», на глаза надели «автомобильные консервы». Не спеша, чтобы не привлекать внимания, Керенский и его спутники вышли в коридор, а затем «тайным ходом» и из дворца. Стоявший у окна Вейгер-Редемейстер видел, как сначала они шли по парку через шумевшую толпу красновских казаков и матросов П. Дыбенко, затем сели в какую-то пролетку. У Китайских ворот ждала машина. Через мгновение она уже мчалась по направлению к Луге.
П, Дыбенко договорился с казаками о перемирии. Они могли свободно уходить на Дон. Краснов был арестован, доставлен в Петроград, но вскоре освобожден «под честное слово офицера» не поднимать оружия против Советской власти. Весной 1918 г. Краснов нарушит «честное слово офицера», примет участие в контрреволюционном мятеже на Дону и при поддержке германских оккупантов станет донским атаманом. В феврале 1919 г. он уедет в Германию и наряду с антисоветской деятельностью займется графоманским писанием романов из истории революции. В годы второй мировой войны этот «казачий Хлестаков» пойдет на службу к гитлеровцам, будет взят в плен и по приговору Верховного Суда СССР казнен.
Для Керенского Гатчина фактически стала концом его политической карьеры. Забегая вперед, нужно рассказать об этом.
Под Лугой, в деревне Ляпунов двор, у родственников «матроса Вани» Керенский скрывался почти полтора месяца, оброс бородой, усами, стал малоузнаваемым. Весь конец 1917 г. прошел в нелегальных скитаниях по отдаленным селениям. Сначала он скрывался в имении За-плотье, принадлежавшем лесоторговцу Беленькому, сын которого был одним из тех, кто помогал Керенскому бежать из Гатчины. Затем переехал на хутор Щелкалов, оттуда даже... в психиатрическую больницу доктора Фризена под Новгородом и, наконец, в имение Лядпо, в дом бывшего народника Л. Каменского.
В начале января 1918 г. Керенского тайно перевезли в Петроград: он выражал желание «открыться» и выступить на Учредительном собрании. Но в учредиловско-эсеровских кругах, по-видимому, было решено, что от появления Керенского они уже ничего не выиграют. Загримированный и с фальшивым паспортом на имя шведского врача Керенский перебрался в Финляндию. Но когда в конце января в Финляндии началась революция и местная реакция, вступившая в сговор с Германией, развязала гражданскую войну, хозяева дома, где жил Керенский, предупредили его, что им придется сообщить немцам, кто у них проживает. Керенский снова нелегально вернулся в Петроград, а в начале мая перебрался в Москву. Здесь подпольно действовала контрреволюционная организация «Союз возрождения России», в которую входили энесы, эсеры, меньшевики. С этим «союзом» Керенский установил контакты. Когда на востоке страны вспыхнул чехословацкий мятеж, Керенский выразил желание выехать на Волгу, чтобы примкнуть к движению, которое политически возглавляли правые эсеры. Но, как и в случае с Учредительным собранием, эсеры снова твердо сказали «нет» — в их глазах Керенский уже был отыгранной картой. «Союз возрождения» предложил ему выехать за границу — в Англию и Францию — для переговоров об организации военной интервенции в Советскую Россию. И Керенский согласился. Через сербского военного атташе полковника Лондкевича достали паспорт, с помощью которого А. И. Лебедев (под такой фамилией Керенский жил в Москве) превратился в серба Милутина Марковича. В сербском военном эшелоне он должен был добраться до Мурманска, а оттуда морем на английском военном корабле в Великобританию.
Но произошла осечка: нужна была английская виза, а консул О. Уордроп заявил, что без согласования с Лондоном выдать ее не может. Между тем времепи не было: эшелон с сербскими солдатами вот-вот должен был уйти, да и твердой уверенности в согласии Лондона не было...
В один из июньских вечеров 1918 г. в Хлебный переулок на квартиру неофициального представителя Англии, а в действительности разведчика Б. Локкарта (в конце августа он будет арестован по обвинению в организации заговора против Советской власти) явился человек, назвавшийся Романом Романовичем. Локкарт узнал его: эго был тесно связанный с Керенским эсер В. Фабрикант, помогавший ему в конспиративных скитаниях. Он просил помочь Керенскому. Локкарт, тут же взяв паспорт «Марковича», поставил на нем свою личную печать. Эта «виза», разумеется, юридически ничего не вначила, но ничего другого Локкарт сделать не мог.
Через несколько дней из дома на Патриарших прудах вышла внешне ничем не привлекающая внимания компания гуляющих людей. Среди них находился и Керенский, он же Лебедев, он же Маркович. На перроне Ярославского вокзала компанию уже встречал Лондкевич; он быстро проводил Керенского в вагон сербской военной миссии. Экс-премьер покидал Россию навсегда. Он прожил за границей еще очень долгую жизпь: издавал газеты, писал мемуары, выступал на собраниях. Главными его темами были самооправдание в глазах белой эмиграции, возлагавшей на него ответственность за победу Октября, и пропаганда антибольшевизма. Но ему не верили. Сотник Карташев, не протянувший Керенскому руки в дня похода Краснова на Петроград, был лишь первой ласточкой. В эмиграции Керенский не раз подвергался оскорблениям и похуже...
Нападение гитлеровской Германии на СССР застало Керенского в США. Он проповедовал «двойную задачу»: сначала поражение фашизма, затем «демократическое обновление» России. Он доказывал, что большевизм «уже в прошлом», что впереди — «программа реконструкции», в которой примет активное участие и «демократическое крыло» эмиграции. Последние книги Керенского — о Временном правительстве и мемуары — вышли в 60-х годах. На суперобложке мемуаров — фотография глубокого старика со сморщенным лицом, большим ноздреватым носом, подслеповатыми водянистыми глазами. Только знаменитый «ежик» на голове, правда совершенно седой, напоминает в старике Керенского.
Только советологи иногда вспоминали о нем и обращались за «разъяснениями». Но и в их расспросах ему мерещились прежние «подвохи», желание уязвить намеками на то, что это он открыл большевикам путь к власти. Тогда он нервничал, сердился. В июне 1970 г. в возрасте почти 90 лет Керенский умер в госпитале «Святого Луки». Похоронен он в Англии.
Быховский «исход»
Гатчинское «отречение» Керенского (он формально сложил с себя полномочия главы правительства и Верховного главнокомандующего) и его бегство выдвинули на политическую авансцену начальника штаба Ставки генерала Н. Духонина. По «Положению о полевом управлении войск» к нему перешли функции Верховного главнокомандующего, а эта должность, по крайней мере начиная с Л. Корнилова, все более и более наполнялась политическим содержанием.
Собственно говоря, Духонин еще до формальной отставки Керенского оказался в ожесточенном перекрестии различных сил, вызванном Октябрьским вооруженным восстанием в Петрограде и крушением Временного правительства. Находившийся в Пскове, а затем в Луге и Гатчине Керенский требовал немедленного движения войск к Петрограду. Главнокомандующий Северным фронтом В. Черемисов явно саботировал выполнение этих требований. Другие главнокомандующие фронтами проявляли колебания и старались уклониться от «втягивания в политику». Многие армейские комитеты заняли позицию Викжеля, действуя по формуле «ни одного солдата Керенскому, ни одного — большевикам». Другие поначалу как будто бы выражали готовность «штыками привести тылы государства в порядок», хотя, как записал в своем дневнике генерал А. Будберг, все это было «бахвальством»: было ясно, что, когда эти части окажутся в Петрограде, «надо будет думать о том, как и кем их усмирять». Совнарком и ВРК решительно требовали остановить всякое передвижение войск, не связанное со стратегическими соображениями и не санкционированное народными комиссарами...