Белое дело в России. 1920–122 гг.
Шрифт:
Непрекращающиеся военные неудачи и развал системы управления ускорили процесс падения Восточного фронта. После неудачных попыток задержать наступление РККА под Новониколаевском, на линии Щегловской тайги, последним возможным рубежом обороны намечались Красноярск и р. Енисей. Но вплоть до того момента, когда со станции Нижнеудинск Колчак отправил телеграмму, подтверждающую его «предрешение» передачи Верховной власти Деникину, ни в военном, ни в политическом отношении не было достигнуто необходимой стабильности. Роковая отдаленность друг от друга Верховного Правителя, армии и правительства, рассеянных по огромному Транссибу, приводила к тому, что каждый из них действовал во многом самостоятельно и, как следствие этого, непредсказуемо. По оценке Гинса: «Адмирал, забыв о Совете министров, действовал самостоятельно, рассылал ноты, обострял отношения с чехами, подрывая престиж свой и Совета министров резкими и неконституционными, обходившими министра иностранных дел, заявлениями». Совмин же «занимался не деловой работой, а обвинениями прежнего Правительства, выискиванием ошибок и каких-то «преступлений», совершенных бывшими Министрами» [69] . Тем не менее «административная революция» многим казалась обнадеживающей. Характерна оценка начавшейся работы нового правительства бывшим премьером Вологодским. За несколько дней до эсеровского мятежа Политцентра, 18 декабря, в интервью одной из японских газет он оптимистично оценивал перспективы деятельности нового правительства: «То обстоятельство, что теперешний Совет Министров хорошо сознает ошибки прошлого, что он решил бороться самым энергичным образом с произволом главным образом военных властей и недобросовестностью агентов власти, а также и то обстоятельство, что во главе Совмина стал столь волевой человек, как В. Н. Пепеляев, имеющий к тому же за своей спиной брата-героя (генерала А. Н. Пепеляева. – В.Ц.), служат порукой,
69
Гинс Г. К. Указ. соч., с. 470; ГА РФ. Ф. 5881. Оп.1. Д. 473. Л. 5.
70
A Chronicle of the Civil War in Siberia… Ор. Cit. vol. 1, с. 343.
Глава 8
Иркутский мятеж Политцентра, Троектория и «нижнеудинский акт» Колчака (декабрь 1919 г. – январь 1920 г.).
Нельзя не упомянуть еще об одной грани политической ситуации, сложившейся на востоке России в конце 1919 г. С середины декабря стала очевидной невозможность «договориться» с оппозицией. Тем самым окончательно терял смысл один из ключевых пунктов программы Пепеляева. «Социалистическая оппозиция» не стремилась занять места в обновленном Совете министров. Напротив. В ноябре – декабре 1919 г. она усиленно готовила скоординированное «антиколчаковское восстание» по всему белому тылу. События, связанные с т. н. «Иркутским мятежом» и «крахом колчаковщины», достаточно хорошо освещены в историографии и в опубликованных источниках [71] . При этом основной акцент исследований делался на самом восстании и попытках его подавления. Между тем, нельзя недооценивать значения «последних дней колчаковщины» и с точки зрения всероссийского масштаба Белого движения, и с позиций очередного поворота политического курса. Говоря о самом выступлении в Иркутске, можно выделить заметное сходство тактики вышедшего из подполья Политического Центра с тактикой антибольшевистских организаций, выступивших в Сибири и на Дальнем Востоке весной – летом 1918 года: те же сотрудничество с кооперативами, поддержка чехов, одновременность и определенная внезапность выступления, те же требования созыва представительного законодательного собрания и т. д. Да и участвовали в «антиколчаковском» движении те же, кто в 1917–1918 гг. боролся с советской властью: бывшие члены Западно-Сибирского комиссариата П. Я. Михайлов и Б. Д. Марков, бывший министр юстиции Временного Сибирского правительства Г. Б. Патушинский, на деле стремившийся доказать свое несогласие с режимом «диктатуры», а также уже упоминавшийся управляющий Иркутской губернией П. Д. Яковлев, бывший председатель Совета министров Временного правительства автономной Сибири И. А. Лавров, «видный иркутский эсер», «специалист по финансовым вопросам» А. И. Погребецкий [72] .
71
См., напр.: «Последние дни колчаковщины». Указ. соч.; Рябиков В. В. Иркутск – столица революционной Сибири. Иркутск, 1957; Солодянкин А. Г. Коммунисты Иркутска в борьбе с колчаковщиной. Иркутск, 1960; Гражданская война в Сибири. // Колчаковщина (Под ред. Г. Вендриха). Иркутск, 1991; Новиков П. А. Борьба за Иркутск. Эсеровская авантюра. // Белая Гвардия, Белое движение на Востоке России. № 5, 2001; Его же: Гражданская война в Восточной Сибири. М., 2005, и др.
72
ГА РФ. Ф. 6873. Оп.1. Д. 90. Лл. 140 об. – 141; Бюллетень газеты «Русское дело». Иркутск, 2 января 1920 г.; Серебренников И. И. Указ. соч., с. 280–281.
Деятельность правительства проявилась лишь в контексте переговоров с Иркутским Политцентром. Увы, ведущие министры, столь высоко оценивавшие перспективы «административной революции», неожиданно оказались перед лицом революции настоящей. Совмин не только не смог предотвратить выступление Политцентра, но и косвенно способствовал его развитию, встав на путь переговоров с мятежниками. Безусловно, в падении белой власти сыграло свою роль и предательство со стороны «союзников» – чехов и французов, и отсутствие поддержки со стороны «иркутской общественности», и продолжавшийся конфликт военной и гражданской власти. Но данные факторы в той или иной мере были типичны для гражданской войны. А вот аппарат самого правительства, вовлеченный в административные перестановки и поиск компромиссов с оппозицией, оказался не готов к организации эффективного противодействия восставшим. Показательно, что даже после ареста окружной контрразведкой подпольщиков – руководителей восстания правительство официально заявило о своей непричастности к действиям силовых структур [73] . О поведении министров в последние дни существования Российского правительства имеются свидетельства Гинса, судебные показания Червен-Водали, стенограмма его переговоров с Политцентром и весьма содержательное сообщение (составленное для российского посла в САСШ) морского министра контр-адмирала М. И. Смирнова, друга Колчака и непримиримого противника «социалистической оппозиции». Восстание рабочих на Черемховских угольных копях 21 декабря, открытое антиправительственное выступление земско-городского совещания в Иркутске 22 декабря, в день «70-летия кооперации», под лозунгами «мира с большевиками» и созыва Сибирского народного собрания, – в обстановке этих событий правительство смогло лишь погрузиться в «бесконечные прения» [74] . В создавшемся положении единственным эффективным выходом могли стать только концентрация власти и решительное подавление восстания, то есть переход все к тому же «диктаториальному правлению». Ждать «конституционных» соглашений от коллегии министров было бессмысленно. По предложению Смирнова и Бурышкина «решение всех вопросов по охране Государственной безопасности и порядка» передавалось т. н. Совету трех министров, или Троектории (в составе Червен-Водали, Ханжина и министра путей сообщения инженера А. М. Ларионова). Примечательна юридическая природа данного постановления. Здесь снова «сработала» схема 18 ноября 1918 г., по которой Совет министров передавал часть своих полномочий другому субъекту управления. Правда, в данном случае, не единоличному (Верховному Правителю), а «коллективному» диктатору (Троектории). Смирнов отмечал, что «правильнее было бы передать эти дела единоличному решению Заместителя Председателя, но зная, что Червен-Водали человек слов, а не решений, я считал такую комбинацию из трех лиц более надежной» [75] . Совет министров принял постановление 23 декабря «без утверждения Верховным Правителем», ввиду «исключительных обстоятельств». Троектория могла принимать «меры неотложного характера, превышающие права отдельных министров, без вынесения таковых вопросов в Совет министров». К концу декабря Совмин работал уже не только без премьера, но и без его заместителя. Третьяков выехал в Читу для переговоров с атаманом Семеновым и для более эффективного взаимодействия с представителями Японии, военную поддержку которой он полагал необходимой для спасения правительства [76] . Формальным председателем стал Червен-Водали, опиравшийся на Совет трех. За его подписью выходили теперь все постановления, первым из которых стало отрешение от должности «революционного» губернатора Яковлева. 27 декабря за подписью Червен-Водали было опубликовано «Обращение к населению», в котором недвусмысленно заявлялось: «Те, кто мешает Правительству работать, совершает тягчайшее преступление… Поэтому Правительство, призывая население к полному спокойствию, подчинению закону и власти, поддержанию порядка и исполнению долга перед Армией и Родиной, твердо заявляет, что с настоящего момента всякие попытки сопротивления законной власти будут решительно подавляться. Правительство располагает вполне достаточной силой, чтобы прекратить смуту и обеспечить порядок» [77] .
73
ГА РФ. Ф. 196. Оп. 2. Д. 8. Лл. 1–2.
74
ГА РФ. Ф. 9431. Оп.1. Д. 1. Лл. 2–3; Ф. 5936. Оп.1. Д. 361. Лл. 5—10.
75
ГА РФ. Ф. 5887. Оп.1. Д. 473. Л. 5.
76
ГА РФ. Ф. 196. Оп. 2. Д. 3. Лл. 1–2.
77
Правительственный вестник. Иркутск, № 1, 3 января 1920 г.; Русское дело. Иркутск, № 38, 27 декабря 1919 г.
Помимо решения вопроса о политической преемственности с белым Югом 25 декабря 1919 г. министром финансов Бурышкиным была отправлена телеграмма, смысл которой с первого взгляда мог показаться сугубо финансовым. Российским финансовым агентам за границей (Угету в США, Замену в Англии и Франции) было предоставлено право распоряжаться денежными суммами Иностранного отдела Министерства финансов. При этом указывалось, что «финансовые агенты…, если наступят крайние внешние обстоятельства, должны будут распоряжаться самостоятельно в государственных интересах находящимися в их ведении суммами, согласуя свою деятельность с указаниями Бернацкого» [78] . Теперь российские дипломатические представительства получили собственные крупные денежные ресурсы, позволявшие финансировать русскую эмиграцию и после окончания гражданской войны. Хотя формально они подчинялись теперь минфину белого Юга Бернацкому (он, как и Деникин, становился носителем всероссийского статуса), относительная автономия посольств укрепилась. Созданный в феврале 1921 г., Совет послов позиционировался как единственная российская власть после падения белого Крыма и Забайкалья в 1920 году. Следует помнить о претензиях российских посольств на статус легитимных структур, обладающих преемственностью от 1917 г., о чем заявлялось сразу же после прихода к власти большевиков.
78
Последние дни колчаковщины. Указ. соч., с. 162.
Показательным фактом осуществления преемственности власти военно-политическим руководством белого Юга стала попытка обеспечить получение части золотого запаса России, находившегося, как известно, в специальном составе, следовавшем вместе с поездом Верховного Правителя от Омска до Нижнеудинска. 2 февраля 1920 г., уже после ареста Колчака, за несколько дней до его гибели, Нератов обратился к Сазонову с телеграммой, в которой отметил, что для «оплаты военных заказов, покрытия других расходов, вызываемых военными и государственными задачами, генерал Деникин возбудил уже перед адмиралом Колчаком вопрос о передаче в его распоряжение части золотого запаса. Ныне, применительно к создавшейся в Сибири и на Юге России военной и политической обстановке, мысль о необходимости надежного помещения за границей находящегося в Сибири золотого запаса, передаче права распоряжения этим запасом правительству генерала (Деникина. – В.Ц.) представляется бесспорной и требующей безотлагательного осуществления». Нератов полагал «немедленно вывезти золото за границу, депонировав его на хранение с целью получения под обеспечение им по мере надобности кредитов в Англии, САСШ, Японии примерно в равных долях». От имени Главкома ВСЮР («коему принадлежит право указания своих правопреемников») считалось возможным привлечь к посредничеству консорциум ведущих мировых банков. Однако спасти золотой запас и передать его Деникину не удалось.
Необходимость спасения власти стала неотложной задачей и для самого Верховного Правителя. В конце декабря, после «ультиматума» Пепеляевых и формального согласия на созыв законодательного (в перспективе) ГЗС, Колчак, очевидно, считал дальнейшие уступки «демократизации» излишними. Получая информацию из Иркутска и Читы (через полковника Сыробоярского), Колчак еще 19 декабря согласился «объединить все вооруженные силы тыла армий в одних руках, авторитетных также и в глазах японского командования» [79] . При известии о готовящемся выступлении эсеровского подполья в Иркутске он, не известив о своем решении Совет министров, подписал приказы № 240/а и № 241. Согласно им атаман Забайкальского казачества, командующий Забайкальским военным округом генерал-майор Г. М. Семенов, производился в генерал-лейтенанты и назначался Главнокомандующим войсками сразу трех военных округов: Забайкальского, Приамурского и Иркутского «на правах Главнокомандующего армией» – «для обеспечения государственного строя и порядка в глубоком тылу армии» [80] .
79
Там же. с. 160; Из архива организаторов гражданской войны и интервенции в Советской России // Исторический архив, № 6, 1961, с. 99.
80
Тинский Г. Атаман Семенов, его жизнь и деятельность. 1920. с. 21–22.
Данные приказы сводили на нет все проекты «административной революции». Ведь теперь атаман Семенов становился диктатором, действующим по Положению о полевом управлении войск, и таким образом все попытки Совмина осуществить разделение военной и гражданской власти, вернуться к принципам «Конституции 18 ноября» оказывались бесполезными. По оценке Гинса, «назначение атамана Семенова главнокомандующим, без ведома Совета министров и без точного определения прав главнокомандующего, поставило правительство в чрезвычайно неловкое и затруднительное положение…, объявление всей территории театром военных действий и, следовательно, подчинение всех гражданских властей военным лишало Совет министров всякой власти» [81] . Приказы Колчака вызвали недовольство и у бывшего в Чите Третьякова, не без оснований считавшего, что в данных условиях Российское правительство делается излишним [82] . Правда, в условиях начинающегося революционного движения, грозившего, по словам самого Г. М. Семенова, «смертельным ударом с тыла», Совмину приходилось мириться с тем, что носителем власти становился одиозный для многих «демократов» казачий атаман, располагавший как вооруженными силами, необходимыми для борьбы с повстанцами, так и поддержкой со стороны Японии.
81
Гинс Г. К. Указ. соч., с. 474.
82
ГА РФ. Ф. 196. Оп. 2. Д. 5. Л. 1.
Сам новый диктатор отнюдь не стремился оказывать поддержку начатых правительством преобразований, действовал самостоятельно, прямолинейно и быстро, опираясь на полученные от Колчака «рычаги власти». В первых же своих приказах в новой должности генерал Семенов призывал «все население сплотиться вокруг армии и помочь ей в ее трудной работе по восстановлению права и государственности», а для создания «фундамента представительства» учредил в Чите совещание из представителей органов самоуправлений, общественных, профессиональных и экономических объединений (игнорируя тем самым работу по открытию ГЗС) [83] . С Третьяковым в Чите перестали считаться, и он вскоре отбыл в Харбин, одновременно проинформировав Иркутск и Париж (телеграмма Сазонову) о своей отставке [84] .
83
ГА РФ. Ф. 5827. Оп.1. Д. 99. Лл. 1–3.
84
ГА РФ. Ф. 196. Оп. 2. Д. 3. Лл. 6–7.
Дальнейшие действия Совета министров, атамана Семенова и Верховного Правителя должны были бы направляться на ликвидацию мятежа. Но Троектория совершила серьезную политическую ошибку, пойдя на переговоры с восставшими. С самого начала переговоров определилась принципиальная разница позиций. «Социалисты» настаивали, чтобы Совет министров издал акт об отречении Верховного Правителя от власти (так же, как 18 ноября 1918 г. Совет министров призвал его к власти). Формально Совет министров мог это сделать, опираясь на буквальное толкование «Положения о временном устройстве государственной власти в России» (в пункте осуществления «верховной государственной власти» Совмином в случае, в частности, «долговременного отсутствия» Правителя). Но Совета министров в полном составе на тот момент уже не существовало, а действия Червен-Водали (второго заместителя премьера) опосредовались Троекторией. По воспоминаниям Смирнова «Червен-Водали и Государственный Контролер (Краснов. – В.Ц.) готовы были принять требования Политцентра, говоря, что «адмирал Колчак не оправдал возложенных на него надежд, поэтому его следует отречь от власти Верховного Правителя постановлением Совета Министров». «По-видимому, – отмечал морской министр, – у этих лиц чувство злобы было выше их рассудка и их предложение звучало столь несообразно, что даже не было поставлено на голосование». Превратно понятые требования компромисса с оппозицией сыграли роковую роль в решении вопроса о власти [85] .
85
ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 473. Л. 7
Еще на переговорах 2 января 1920 г. Червен-Водали пытался выступать с точки зрения носителя «центральной власти всей России» [86] . Переговоры по телеграфу между Иркутском и Нижнеудинском об «отречении от власти» Колчака начались в тот же день, при посредстве штаба войск Чехословацкого корпуса (их контролировала квартирмейстерская часть во главе с майором Грабчиком). 3 января Политцентр выдвинул ультиматум, в котором требования относительно власти излагались так: «Адмирал Колчак должен подать в отставку; Совет министров должен подать в отставку; Атаман Семенов должен отказаться от всех должностей, которые ему были пожалованы Адмиралом Колчаком; Политические личности, которые виновны в настоящей Гражданской войне, должны быть переданы Новому Правительству; Все виновные лица должны быть переданы суду».
86
Переговоры о сдаче власти Омским Правительством Политическому Центру. Январь 1920 года. Харбин, с. 14.