Белое и красное
Шрифт:
— Скажите, вы случайно не служите у нашего Керенского, являя собой еще одно свидетельство польского мученичества? — обратился к Чарнацкому от группы злословов спортивного вида мужчина со смешной козьей бородкой.
— Еще одно свидетельство?
Чарнацкий постарался показать, что его нисколько не задел вопрос. Молодые люди чем-то расположили его к себе.
— Первым был, к величайшему огорчению адвоката, большевик. Правда, это стало известно, когда адвоката уже выбрали в Комитет. В противном случае наши богобоязненные соотечественники не согласились бы на выдвижение его кандидатуры.
Чарнацкого
— Уже в те незабываемые исторические мартовские дни, — Тобешинский стоял, облокотившись обеими руками о стол и чуть подавшись вперед, — в те дни, когда все мы упивались свободой и плакали от радости, уважаемый адвокат обратил наше внимание на соотечественников, более всего пострадавших от царизма. На ссыльных, на узников.
Раздались аплодисменты. Вначале редкие, потом — поскольку Тобешинский, как опытный оратор, выжидал — аплодировали все.
— Итак, предлагаю поручить ведение нашего сегодняшнего собрания адвокату Кулинскому, человеку известному, пользующемуся всеобщим нашим уважением.
Вновь раздались аплодисменты. «Похоже, сарказм и ирония молодых людей не мешают популярности адвоката в среде здешней польской колонии», — отметил про себя Чарнацкий.
— Я против! Категорически возражаю!
Эти слова произнес худой мужчина, сидевший в центре зала. Все присутствующие повернулись в его сторону, а потом перевели взгляд на Кулинского, который в этот момент заботливо усаживал за столом президиума ксендза Пивовара.
— Гражданин, вы против кого?.. Против кандидатуры адвоката?
Тобешинский не спешил, он был заправским полемистом, привыкшим к бурным заседаниям, характер имел твердый.
— Нет! Хотя и к нему у нас есть претензии. Но сейчас дело не в этом…
— Простите, а в чем?
— Я не согласен с тем, что в год юбилея ППС, когда отмечается двадцатипятилетие ее создания, в президиуме собрания нет ни одного ее представителя!
— А двадцатипятилетие какой ППС вы намерены отмечать? — не скрывая возмущения, задал вопрос седой господин из первого ряда. — Насколько мне известно…
— Я представляю здесь ППС — революционную фракцию и прошу, чтобы…
— Долой реакцию и патриотизм!
— Молчать! Долой!
Эти призывы почти одновременно выкрикнул кто-то, стоящий возле дверей.
— Я думаю, выбранный вами единодушно адвокат Кулинский поставит на обсуждение вопрос, кто должен или, возможно, не должен быть введен в состав президиума. Прошу вас, адвокат.
«Польская любовь к спорам и ссорам на сеймиках сохранилась до сих пор», — подумал Чарнацкий. Тобешинский сел, явно довольный тем, что не ему придется усмирять разбушевавшийся зал.
— Если будет принято во внимание предложение наших… — седовласый господин никак не мог заставить себя выговорить претившие ему слова, — социалистов, то наша партия, которую я здесь представляю, так же будет добиваться…
— Позвольте…
Раздались аплодисменты.
— Вы упомянули об офицерах, которые оказались без дела, потому что их выгнали солдаты, — не удержался кто-то из знакомой Чарнацкому группы молодых людей. — В таком случае почему бы нам не заняться судьбой наших весьма влиятельных соотечественников, ранее служивших в охранке?
«Пожалуй, это к острословию не отнесешь», — решил Чарнацкий.
— Собираясь на сегодняшнее собрание и не предполагая, какая мне будет оказана честь — честь ведения собрания, я захватил с собой один из номеров «Голоса Сибири». Позволю себе прочесть вам отрывок из довольно примечательной статьи, так как, увы, в ней хорошо показана ситуация, весьма схожая с нашей.
Адвокат надел очки и вытащил из кармана газету.
— «Мы заворожены шествием русской революции, но при этом напоминаем восторженных шансонеток на драматической, если не трагической, сцене переполненного, хаотического человеческого театра. Нет ни одной национальной колонии, где бы не происходил раскол. И если взять, к примеру, самую маленькую польскую колонию в провинции и подсчитать все политические партии, появившиеся там за последнее время, то после вычета неграмотных окажется, что, кроме руководства данной партии, мы имеем весьма скромную цифру ее членов. И такое положение везде».
Представитель ППС — революционной фракции пытался протестовать, кто-то бесцеремонно укротил его: «Сядь, фрак!» Большинство пришло на собрание, как и предполагал адвокат, узнать о намерениях Комитета увеличить пособия наиболее нуждающимся. Намерен ли Комитет добиваться, чтобы промышленники польского происхождения в первую очередь принимали на работу своих собратьев? Комитет должен настоять, чтобы поляки, имеющие домовладения, сдавали квартиры соотечественникам за умеренную плату. А политических дискуссий хватит, наслушались, сыты ими по горло.
Выступавшие острых вопросов не затрагивали. Так, например, Турский, банковский служащий, долго рассуждал о том, что приезжим следует брать пример с жителей Иркутска, к которым он причислял и себя, то есть не вмешиваться в события, происходящие сейчас в России. Его взгляды были близки взглядам адвоката, хотя в чем-то он шел дальше, считая, что живущие здесь поляки должны сохранять нейтралитет по отношению к двум основным политическим группировкам: к объединению независимой Польши и эндеции[8]. Не позволить втянуть себя в свары, в полемику, поскольку лишь дальнейшее развитие событий сможет их разрешить.