Белое солнце пустыни. Полная версия
Шрифт:
– Мы были верны тебе, господин, – тихо сказала Джамиля.
– А кто поверит этому?! Ведь вы побывали в руках неверных!.. Да простит меня Аллах, но нет вам прощения. Пришел ваш час!
Произнося слова осуждения, Абдулла не испытывал к своим женам ничего, кроме равнодушия. Горькая тоска по единственной любимой им женщине не оставляла его.
Он спустил предохранитель своего маузера…
Сзади донесся легкий шорох – обернувшись, Абдулла увидел в узком окне Сухова; тот сидел на подоконнике, позади него на веревке висел пулемет, в руке он держал револьвер.
– Руки вверх. И лицом к стене, – негромко приказал Сухов.
Абдулла медленно поднял руки.
– Брось оружие. Если что – стреляю, – ласково добавил Сухов.
Абдулла нехотя раскрыл пальцы, сжимавшие рукоятку тяжелого пистолета, и маузер с глухим стуком упал к его ногам.
– И кинжал…
Сняв с пояса кинжал, Абдулла бросил и его на пол.
– И пять шагов вперед, – с улыбкой закончил Сухов.
Абдулла сделал пять шагов, не отрывая косого взгляда от Сухова, готовый в любую минуту перехватить инициативу, но красноармеец был опытен в каждом своем движении – это Абдулла определил сразу. Вместе с тем он, как и Сухов при его пленении на берегу, с некоторым облегчением подумал о том, что если его не застрелили сразу – значит, он зачем-то нужен, и теперь у него есть время, а следовательно, и возможность изменить ситуацию в свою пользу. С этой минуты Абдулла стал напряженно ждать подходящего момента.
Сухов спрыгнул с подоконника, таща за собой пулемет, ногой отбросил подальше кинжал, маузер взял себе.
– А теперь вели своим нукерам убираться отсюда.
Абдулла покосился на него, сверкнув глазами.
– Чуть что – я не промахнусь… – Сухов спрятался за высоченную спинку музейной кровати, которую приволок и собрал для Гюльчатай Петруха. Оттуда удобно было держать Абдуллу на мушке. – Абдулла, руки-то опусти, – посоветовал он ласково.
Абдулла опустил руки, гневно закричал:
– Махмуд!
В комнату, склонившись, вошел нукер.
– Идите грузить баркас, – приказал Абдулла, не оборачиваясь. – Я пока тут останусь… Если к полудню не появлюсь – придете рассчитаться за меня.
Нукер непонимающе взглянул на женщин, помедлил, топчась в дверях.
– Пошел вон! – крикнул Абдулла.
Нукер с поклоном удалился.
Сухов, отцепив веревку от пулемета, отпустил ее – противовес с камнем полетел вниз, угодив стоящему как раз под окном подпоручику по голове – тот свалился, но, полежав немного, вскочил на ноги и побежал за торопливо покидающими территорию дворца нукерами.
Подталкивая стволом револьвера в спину, Сухов провел Абдуллу на первый этаж музея, к зиндану – полуподвальной тюрьме. Это была комната с зарешеченными окнами и дверью, запирающейся снаружи на засов.
По дороге Абдулла спросил:
– Ты кто?
– Сухов я… может, слыхал? – Абдулла слегка наклонил голову. – Давно хотел с тобой встретиться, но не довелось…
– Теперь встретились, – мрачно усмехнулся Абдулла.
Да, он слыхал про Сухова. Ему рассказывали про этого ловкого и удачливого иноверца, который умудрился с воды взорвать плотину Аслан-бая, взял в плен самого Черного Имама в той самой крепости, где Абдулла два дня назад оставил своих жен.
Посадив Абдуллу в зиндан, Сухов задвинул засов, вбив его для верности ладонью, и тут к нему подбежал Петруха. Парень был жив и невредим, благодаря своей осекающейся винтовке.
– Ты где пропадал? – строго спросил Сухов.
– В разведку ходил, товарищ Сухов. Они там грузятся! – доложил Петруха.
– Останешься здесь… И не спускай с него глаз, приказал Сухов, ткнув пальцем в решетку зиндана, за которой виднелось угрюмое лицо пленника. – А я схожу на берег. Поглядим, как они грузятся.
Люди Абдуллы готовились к отплытию. Они, быстро спустив на воду баркас, грузили на него тюки с награбленным барахлом, запасались в дорогу провизией – катили бочонки с пресной водой, на огне костра жарилась баранья туша.
Сообщение о пленении Абдуллы вызвало всеобщее замешательство; все засуетились, забегали, покрикивая друг на друга.
Саид сидел у костра, когда примчавшийся нукер выкрикнул, задыхаясь:
– Абдуллу взяли!
– Как?! Кто?! – донеслось со всех сторон.
– Рыжий урус!
Четверо нукеров, охраняющих Саида, сразу потеряли к нему интерес и двинулись к баркасу. Саид тут же воспользовался суматохой. Стараясь не делать резких движений, он медленно поднялся, подошел к ближайшему джигиту, катящему бочку, быстрым движением вытащил у него из-за пояса револьвер и, приставив дуло к заросшему подбородку растерявшегося от неожиданности головореза, снял с его плеча и карабин.
– Не говори никому, не надо, – доброжелательно по советовал он бородатому и, продолжая держать его на прицеле, отступил на несколько шагов, чтобы приблизиться к своему коню, стоящему у коновязи среди других.
Никто не успел обратить на Саида внимания. Пятясь, он подошел к коню и одним махом вскочил на него. Развернулся в седле боком, все еще держа под прицелом оторопевшего бородача, и тронулся с места.
Чуть раньше острый глаз Саида заметил белый кепарь Сухова, почти незаметно торчащий над гребнем бархана поодаль.
Из-за бархана Сухов следил за суетой у баркаса. Заметив Саида, он обрадовался, а когда тот проделал свой фокус с побегом, выставил ствол пулемета над гребнем, чтобы в любой момент поддержать друга огнем.
Саид, держа карабин и револьвер наготове и поглядывая назад, подъехал к Сухову, лежащему у пулемета, соскользнул с седла на песок, прилег рядом.
– Обманут тебя, – сказал он. – Сядут на баркас. Ты отпустишь Абдуллу. Они вернутся.
– Это вряд ли, – усмехнулся Сухов.
Во дворе своего дома-крепости, под навесом, жена Верещагина Настасья вспорола брюхо здоровенному осетру, выложила икру в большую миску, посолила ее, взбивая ложкой, затем понесла икру в дом…