Белокурый циклон
Шрифт:
– Я его застрелю!
– Не раньше, чем мы его оттуда снимем! Что же, по-вашему, мы зря сюда приехали? – Тут же последовала команда: – Господина советника держать и не отпускать!
Вслед за этим началась спасательная операция. Не прошло и получаса, как иностранец спустился на землю среди взлетавших в воздух шляп и приветственных криков толпы. Голосом, похожим на хриплый вопль сирены, Эдди объяснил советнику, которого двое пожарников все еще продолжали держать за руки, что безумно влюбился в его дочь и намеревался просить ее руку и сердце.
– Я мечтал о романтической сцене у балкона…
– Какой еще сцене? – перебил Воллисгоф.
– Ночью под балконом появляется молодой человек, чтобы сказать о своей любви. Это так прекрасно! Об этом писали великие поэты!
– Я, например, – пробормотал господин Максль. – В поэме о Вильгельме Телле.
– Я люблю вашу дочь и хочу жениться на ней, – заплетающимся языком проговорил Эдди.
– Что он говорит? – спросил советник у стоявшего рядом с ним пожарника.
– Он любит вашу дочь, – рявкнул пожарник так, что в окнах виллы задрожали стекла.
– Любит вашу дочь… – хором подхватила толпа.
– Ночь?… Дождь?… – ошарашенно пролепетал старик, подняв глаза к небу.
В этот момент Грета, до сих пор стоявшая чуть позади, шагнула вперед и приняла Эдди на свою грудь. Теперь старик наконец-то все понял и отправился домой – спать.
В предрассветных сумерках на горизонте видны стали окутанные облаками вершины Альп…
На следующий день Эдди Рансинг телеграфировал своему дяде:
«Помолвлен Буддой. Немедленно приезжай. Эдди.»
Глава седьмая
Один за другим оставались позади небольшие городки. На свой вечерний костюм профессор больше не жаловался, хотя вести машину во фраке оказалось делом достаточно неудобным.
Эвелин робко проговорила:
– Где можно ближе всего найти… гараж, чтобы взять машину напрокат?
Несколько секунд лорд обдумывал – стоит ли вообще отвечать ей. Надо, пожалуй. Но коротко и сухо.
– Насколько мне известно, в Ла-Рошели. Это довольно большой город. Надеюсь, я тоже смогу найти там подходящую гостиницу.
Они вновь умолкли. Мимо них проносились деревья, похожие на выстроившееся гуськом вдоль дороги безногое войско. Лишь эта безобразная полоса шоссе уродовала прекрасный пейзаж.
Профессор, которому мысль о гостинице напомнила о том, что ему лишь случайно удалось избежать еще одной катастрофы, пробормотал, обращаясь к самому себе:
– Еще хорошо, что я всегда держу свой несессер… Рядом с ним на сиденье лежал небольшой лаковый чемоданчик.
– А что иначе было бы? – чуть нервно спросила Эвелин.
– Иначе утром я не смог бы побриться. А я терпеть не могу ходить небритым.
«Какой педант», – подумала Эвелин и чуть не расплакалась, представив себя – оборванную, грязную, исцарапанную, загнанную… А этот переживает, сможет ли он побриться!
Впрочем, может быть, она пыталась очернить профессора перед собой лишь для того, чтобы уравновесить подозрительно растущую симпатию к нему.
Свою собственную сумочку – тоже черную, кстати сказать, – она и сейчас судорожно прижимала к себе.
В сумочке был оранжевый конверт. Плата за «Дремлющего Будду». А кроме того, возможность спасти честь несчастного капитана Брандеса. Под каким же именем он сейчас служит?
Мюнстер… Мюнстер… Мюнстер…
Она повторяла это имя, словно заданный урок.
Наконец – то они достигли Ла-Рошели.
Профессор остановил машину перед единственной в городе гостиницей. Успевшие уже подвыпить крестьяне встретили выбравшегося из машины во фраке водителя одобрительными возгласами. Баннистер покраснел до корней волос, когда какой-то бретонец с похожей на репу головой и кривыми ногами начал осторожно обходить его, разглядывая, словно афишную тумбу. Сторож громким шепотом посоветовал собравшимся вызвать местного врача, пока тот не успел еще уйти из дому.
Фрак профессора был весь в масляных пятнах, а промокший от пота воротник докрасна натер шею.
– Вы не знаете, где здесь можно найти гараж? – спросила Эвелин у владельца гостиницы.
– Совсем рядом! В каких-нибудь десяти шагах отсюда. Вы его сразу увидите. Перед ним стоит большая бочка…
– Спасибо… Приготовьте мне колбасы и фруктов, я заберу их, когда вернусь с машиной.
– Будет сделано.
– А мне нужна комната, – сказал Баннистер. Сторож испуганно перекрестился.
– Есть хорошая, тихая комната на втором этаже, окна выходят в сад… – ответил хозяин и неуверенно добавил: – Вы без провожатых приехали?
– Мне нужно было срочно отвезти даму! Переодеваться не было времени… Прошу вас, скажите им, чтобы они перестали на меня глазеть. Или, по крайней мере, ощупывать меня!
При этих словах крестьяне бросились врассыпную. Сторож рассказал им, что в прошлом году виолончелист из кор-бейльского театра, рехнувшись, вообразил себя вдовствующей королевой и начал по ночам разгуливать в серебряной короне на голове.
– Перекусить желаете?
– Нет! Я хочу спать! – Сказано это было таким решительным тоном, словно кто-то пытался возражать.
Эвелин протянула профессору руку.
– Да благословит вас бог, сэр, за все, что вы для меня сделали.
– Не стоит… право же, не за что… Они пожали друг другу руки.
Когда дверь затворилась за девушкой, профессор еще долго глядел ей вслед. С каким грустным лицом, какой неуверенной походкой вышла она.
Профессор вздохнул. На душе у него было печально, ему было жаль Эвелин. Во всяком случае, он так называл то неопределенное, беспокойное ощущение, которое заставляло его раскаиваться, что он не сказал девушке на прощанье несколько добрых слов и не проводил ее немного.