Беломорско-Балтийский канал имени Сталина

Сборник

Появилась на трассе выездная типография «Перековки». Вы наверное знаете эти выездные типографии: две бостонки, тискальный станок, три реала с шрифтами, полбоченка краски и несколько тюков бумаги. Все это укладывается на один грузовик вместе с редактором и сотрудниками. Однакож сколько беспокойства причиняет этот нехитрый грузовик с типографским имуществом. Стучат бостонки, валики жирно шипят. Рисуют ударников, печатают их письма, указания, стихи, жалобы.

Утром в бараках на постелях вы находите свежие номера газеты, и если вам вчера не верилось, что вы сплоховали, то сегодня вас газета убедит и «препояшет».

Постоянно над вами висит или красная доска или орден

черепахи, а ей, черепахе, очень холодно в этих снежных равнинах, очень невесело.

А сами себя ударники беспокоят больше всего остального. Они разглядывают себя, свои мускулы, руки, разум. Ох, достается нашему разуму! Его сжимают, тискают со всех сторон, заставляют работать так, как он до сих пор никогда не работал.

Почти все бригады уходят на штурм задолго до развода. Они идут усталые, невыспавшиеся, перебраниваясь друг с другом, глядя в землю. Но стоит им только встать на свое рабочее место, хватить в себя воздух, «унизанный достижениями в смысле дошибить отсталость», — и всяческая усталость исчезла, они трудятся, пока не успокоит их ночь или пока не обвеет утро.

Черная лава людей с гулом хлынула на канал. Над ними реяли знамена. Музыканты, чтобы быть впереди, играли на бегу. Люди несли на плечах длинные рычаги для подъема валунов, доски к трапам, лопаты. Раздались первые удары заступов. Наверх полетел выбрасываемый щебень. Зачавкали, высасывая воду, насосы. На обрывах копошились, приспосабливая деррики. По необъезженным обледеневшим гонам потянулись первые грабарки. Громыхая, ползли ковши бремсбергов. В узких траншеях стало тесно и жарко.

Успенцам достались особенно многоводные пикеты, а насосов нехватало. Из расщепленной скалы струилась студеная, дымящаяся на морозе вода. Ее пробовали выплескивать ведрами и не успевали. Люди замялись. Клибышев махнул своей бригаде шапкой и молча шагнул с камня в воду. Она захлюпала в широких голенищах его сапог. Рядом с ним стали Крамор, Петров, вся бригада. Из-под заступов летели брызги и не успевали замерзнуть на разгоряченных лицах.

— Ребята, — сказал подошедший председатель штаба штурма, — надо подождать насосы, сегодня больше 20 градусов.

Крамор разогнулся и показал ему на барак своей фаланги.

— Иди, почитай.

По карнизам барака растянуто многометровое полотнище с лозунгом Успенского, сказанным на седьмом слете:

«Превратим зимний январь в жаркий, победный июнь!»

До самого горизонта канал кишел народом.

Второотделенцы, постоянно работавшие на Водоразделе, оживились. Несколько рекордистов — Кругляк, Григорьев и другие — окружили Большакова.

— Чтоб на нашем участке другие получили знамя? Сами возьмем!

Они повели за собой свою фалангу, и уже в середине дня стало ясно, что нормы останутся далеко позади.

«Считать ударником того, — говорит на все строительство Центральный штаб по соревнованию и ударничеству, — кто выполняет не менее 110 процентов нормы».

В 48 часов добиться, чтобы развод производился без затраты, без задержки трудовой энергии на бесцельное стояние в ожидании работы. Обсуждайте работу каждой отстающей бригады. Беспощадная борьба с отказами, с отставаниями, борьба за выполнение месячного, декадного и суточного плана. Пусть работающие выступают с встречными планами. Побелить помещения, снабдить их инвентарем, на 100 процентов добиться, чтобы посещали бани. В 48 часов организовать общественный контроль за раздачей пищи из кухонь, хлеба из каптерок, отпуском товара из ларьков, и горе «блатующим» раздатчикам, поварам и ларечникам!

Направо, налево, во все стороны бьет штаб. Он налетает на вшивость и проводит неделю санитарии по всем

отделениям. Он заставляет подавать в срок воду и дрова в бани, он заставляет людей вовремя приходить мыться. Прачки стирают неустанно и стирают отлично. Починочные мастерские тут же в банях чинят белье без каких бы то ни было завалов. Иные бригады играют в карты. Штаб лишает их права на зачет рабочих дней. Он заставляет лагерников думать о работе, о кирке, о лопате, о лошади. Лагерники обсуждают работы своих бригадиров, самих себя; да, пришло действительно время выявить себя. Удивительные люди эти большевики! Они всюду суют нос, вот они осмотрели каждый вершок Водораздела, они, говорит некий инженер, «втыкают палку в глину и часами смотрят, как работают вагонетки, дабы улучшить движение таковых». Они неустанно учатся, но, учась, они учат и других. Тебе, ударник, необходимы гидротехнические знания. Учись, не отходя от трассы. Вот тебе курсы, кружки. При производственном отделе и КВО Белбалтлага собирается группа по организации заочного обучения. Она печатает «землекопную серию»: листовки не больше 8-12 страниц, написанных просто и ясно, в вопросах и ответах.

Всюду моют, скребут, чистят: людей, механизмы, здания. Оцепенение на 165-м канале стронуто, вокруг канала бродит и бушует море мыслей: удачных или неудачных, смелых или глупых, долгих или коротких — где их сразу поймешь, — но люди уже не куксятся, а приступают к работе.

Перелом произошел.

И все же большевикам мало того, что сделано. Они придумывают все новое и новое. Сейчас это новое называется штурмовой фалангой.

Взрывают скалу

В первый день штурма люди и скалы на Водоразделе не знали передышки. Едва умолкали взрывы и прекращался свист камней, как снова по трапам взлетали нагруженные тачки, звенели буры, начиналось торопливое стрекотание перфораторов.

Подрывная бригада шла по тропинке, огибавшей озеро, в заряжалку за новой порцией аммонала, капсулей и шнуров.

В котловане люди рубили скалу. Посеребренные морозом глыбы выкатывались наверх, увеличивая высоту кавальеров. Деррики опускали свои клювы и поднимали их переполненными каменной добычей. Большинство тачечников работало без бушлатов в расстегнутых телогрейках. Гигантские зеленые тыквы диабаза доставлялись наверх в одноколесных открытых ящиках. По параллельным трапам скатывались вниз порожние тачки.

После каждого удара молота бурильщики поворачивали бур, время от времени вынимая его, чтобы прочистить бурку стальной желонкой. Готовые бурки затыкались сосновыми втулками. Их становилось все больше, и стенки котлована постепенно обрастали деревянной щетиной.

Перфораторы, как в лихорадке, бурили скалу. Летела белая мучнистая пыль.

Раздался свисток, и опять появились подрывники.

Они шли торжественно. В руках у них были ведра, наполненные бумажными свечами аммонала. Шеи запальщиков обвивали ожерелья бикфордовых шнуров. На концах шнуров поблескивали медные кап сули с гремучей ртутью.

Подрывники вынимали деревянные втулки, начиняя бурки аммоналовым фаршем. Затем они снимали с шеи шнур, прилаживали к патрону капсуль и залепляли отверстие бурки пластырем из муки и смолы. Для того чтобы бурка была более приметна, они обвивали конец шнура вокруг втулки поросячьим хвостиком.

Все забои принадлежали в эти минуты подрывникам полностью и безраздельно. Наверху стояли сигнальщики с красными флажками. Все вокруг было полно напряженного, томительного ожидания. Всякое движение в радиусе двухсот метров было прекращено. Грабарки, грузовики, вагонетки, люди скоплялись у заградительных постов, повинуясь закону огневой зоны.