Беломорско-Балтийский канал имени Сталина
Шрифт:
— Винтовка хорошая, чего смотришь? — незаметно подошел командир. — Только гляди, за плохое содержание оружия взгреем не хуже, чем в красноармейской части.
— Слушаю, гражданин начальник.
— А потом, имей в виду — если заключенному дают винтовку — это честь. В охрану не всякого принимают, с разбором. Классово-близких нам. Понятно?
— Понимаю, гражданин начальник.
— Ну, смотри, товарищ, служи исправно.
Два года я слова «товарищ» ни одного раз не слыхал… А командир уже с порога обернулся и говорит:
— А получать будешь красноармейский паек и махорку… Ну, держись, товарищ.
Говорят, я здорово перековался
Насиделся я по домзакам с ворами, с бандитами. Иной на волю на месяц, как на курорт, выйдет и опять в тюрьму, поплевывает да на блатном языке свое чешет. Я среди них — ни как свой ни как чужой. Мог иначе жизнь прожить, а теперь ничем не лучше. А то может и хуже.
Когда мне на канале винтовку выдали и сказали: «Вот будем строить канал — опять человеком станешь», словно я падал, а мне кто-то руку протянул.
Крепко я за ту руку уцепился. Решил про себя: все сделаю, чтобы товарищи мою вину забыли… Стал я жить с того дня в казарме. Наш начальник тов. Бродский все толкует — три задачи перед вами, товарищи: бесперебойное строительство Белбалтканала, охрана объектов строительства и борьба с побегами. Здесь много собрано правонарушителей. Есть такие, что не прочь удрать из лагеря на волю. Но что было бы, если бы все они вернулись в города и деревни? Воры стали бы воровать, контрики принялись бы за свое, пошли бы мокрые дела. Годится такое дело?
Я хорошо понимаю, что не годится. Смотрю на товарищей — многие из них тридцатипятники, бывшие домушники, карманники, но и они, — подумает который, зубы оскалит и говорит:
— Никуда такое дело не годится…
— А здесь, — говорит командир, — мы всех научим какой-нибудь профессии. Кто отсюда убежит, не иначе опять вором станет. А кто уйдет ударником строительства, тому — широкая дорога. Советская власть не карает, а исправляет.
От оружия я отвык. Владеть оружием, чистить его пришлось учиться чуть не сначала. Потом пошли учения, наряды, командировки.
Смотрю кругом.
Начальства от ОГПУ в лагерях было мало. Начальниками командировок, заведующими хозяйством, транспортом были сами заключенные. На такие должности выбирали людей энергичных. Но за всеми не доглядеть — попадались и такие, что не помогали, а мешали стройке.
Тяжела была зима 1931 года, шли только подготовительные работы. Многие сомневались: построим ли мы канал?
Еще в самом начале работ, зимой 1931 года, послали меня в отдаленные места — восемьдесят километров от финской границы. Это у нас называется дальняя командировка.
От города Повенца и до Сороки скоро залегла широкая просека, по которой должен был пройти Белбалтканал. Нас, вохровцев, разместили на участках, где ведутся работы. Везде понемногу: на пятьсот заключенных три вохровца, а то и пять.
Жили мы отдельно от заключенных. Вроде как в казармах. Научили нас начальники, что должны мы быть с заключенными вежливыми, на каждую просьбу отвечать, должны поддерживать среди каналоармейцев бодрость. В бараки ходить к заключенным не полагается. Панибратства с заключенными быть не должно.
Участвовали мы во всех слетах ударников, во всех вечерах, где выступали агитбригады и наши руководители. И даже на производстве вступали в соцсоревнование с заключенными.
Как-то человек десять вохровцев взяли да и отправились в свободное время на производство и показали выработку
— А вы, товарищи, почему так не можете? Мы ведь такие же, как и вы… А ну, даешь вместе ударные темпы! Вам же самим лучше будет. Скорее освободитесь.
Целые вохровские части брали на себя обязательства по соревнованию.
Меня начальство долго не пускало на производство. Я был прикреплен к май-губскому лагерному пункту, и работы у меня хватало. Был я секретарем отрядного штаба соцсоревнования и ударничества. Сидишь, бывало, над сводками, над выводами, и досада разбирает. Почему это мне самому нельзя повоевать со скалой, поработать на грунте.
Был у нас начальник отряда тов. Самойлов. Этот ходит и все смотрит, где что сделано, где затирает. Человек по-настоящему болел за производство. Бывало, прибежит радостный:
— Рыжов, дорогой, плотину кончают!
— Ребята на шлюзе бетон кладут.
Для него все победы на стройке, как праздник. А когда где-нибудь прорыв, он места себе не находит. Вот я ему однажды и пожаловался:
— Довольно, товарищ начальник, мне сидеть над бумажками. И я хочу поработать с тачкой.
А он меня похлопал по плечу и говорит:
— Ничего, брат Рыжов, и мы с тобой поработаем. Я тебя поставлю бригадиром.
Я просто рос от радости. Ведь я когда-то до войны уже с тачкой работал. Ну, думаю, я вам покажу темпы!
Стрелку на вышке невесело. Работа у него однообразная, а ему тоже хочется учиться и работать. Он понимает — люди на трассе получают квалификацию: работает человек на кубатурных работах, выбирает грунт, потом к насыпи переходит. Там работа сложнее — думать нужно. А будешь думать — далеко пойдешь.
На трассе поют:
На работе земляной Разговор совсем иной: Работенка грубая — Навалил и кубарем! Потрудились горячо, Развиваем темп еще: К сроку землю вычистим В плановом количестве. А вот насыпь например — Тут совсем иной манер: Надо знать не только сколько, Насыпь — целая постройка. Кроме своего труда, Мысли все отдай туда! Наступило времечко Лоб чесать да темечко. Чтоб все было, как стекло, Чтоб нигде не протекло: Хорошо и начисто, Одним словом — качество. Мы канал построим в срок, Образцово, крепко, впрок, Хорошо и начисто, Одним словом — качество. Нашу песню кто поймет, Вольным тот домой пойдет: Хорошо и начисто, Одним словом — качество.