Беломорско-Балтийский канал имени Сталина
Шрифт:
Ее наказывают, она бежит, она совершает один за другим три побега. Ее снова ловят. И вот она на Беломорском канале.
Под шум дождя она перебирает свое прошлое. Но что это? Дождливым утром, заглушая плеск и бульканье, покрытая тряпкой, чтобы не промокла, звенит гармонь. Гармонь играет отличный марш, шипучий маршок, всех подымающий с места. «Воля ударника должна быть сильнее дождя, — звучит по радио голос бывшего тридцатипятника. — Кто сильнее: мы, ударники, с нашим пламенным энтузиазмом, или холодная „небесная канцелярия“ с ее дождичком?»
Вот тебе и раз! Вот и полежала на койке. Все идут на работу; как же тут
Хотя и неохотно, Юрцева встает с койки. Надев выданные завхозом башмаки, стеганый ватник и брезентовые рукавицы, она выходит на Дубровую дамбу, одну из самых больших дамб в мире.
Дамбы Беломорского канала делятся на подпорные, оградительные и выправительные. По существу способы перевоспитания человека можно подразделить здесь на эти же три вида.
Расположенная вне узлов сооружений оградительная Дубровая дамба № 57 принадлежит к системе май-губских дамб по берегу Выгозера. Длина ее — 3,5 километра.
Попав на 57-ю оградительную дамбу и будучи ограждена от всей своей прошлой жизни, Юрцева для начала теряет весь свой былой задор. Позже она приобретет его снова, когда станет одной из задорнейших ударниц.
Она всегда любила удивлять товарищей. Она удивляла их всевозможным озорством и пакостями. Но здесь этот номер не проходит. Здесь тоже удивляют, но совсем другим: жаркой и ладной работой. Это она тоже берет себе на заметку.
О бетоне мы знаем, что верхняя поверхность его в зависимости от тех или иных условий бывает шероховатой, пористой и трещиноватой. Душевное состояние Юрцевой в первые дни работы было такое же. Ее ставят на планировку. Вместе с другими она должна насыпать дамбовый откос по указаниям изыскательской группы. Тело дамбы должно быть чисто и крепко. Надо строго следить за тем, чтобы внутрь не попал мох, дерево, все, что гниет, сыреет, все, что может подточить мощное здоровье сооружения, ибо основных два требования, предъявляемых к дамбам, — это прочность и долговечность. Насыпка дамбы — четкая работа без какого бы то ни было лукавства.
Но главное не это. Главное то, что это «наша дамба». Вокруг Юрцевой так и говорят: «наша дамба», «наш канал».
— Чей же это — наш? — спрашивает Юрцева насмешливо.
— Наш, общий. И твой, — отвечают ей. — Почему же нет? Вот освободишься — пожалуйста, поезжай до самого Белого моря. Канал общий. А раньше, при царе, бывало так: строят рабочие, скажем, дорогу. А как выстроят, так запрут ее на ключ. Ездит по ней только царь да его прицарники. А для рабочих рядом дорожка бежит: яма на яме, бугор на бугре. Вот как было дело.
— Да, вот как было дело, — повторяет про себя Юрцева. — «Наша дамба», «наш канал». — В первые дни она делает 80–83 процента выработки — ей просто еще физически трудно: дамбу насыпать — это не стекла бить. Но ей хочется удивить окружающих, ей без удивления скучно. Кроме всего прочего, эта «наша дамба» начинает ей просто нравиться.
«Через несколько дней мне все больше и больше стало нравиться строение дамбы, — рассказывает она, — и я начала вырабатывать на планировке 125 процентов».
Но не только она сама прекрасно работает, она хорошо влияет на других. «Я организовала бригаду из тридцати шести женщин, которые работали на дамбе. Среди них были такие, которые не стеснялись еще приходить в барак с 75 процентами выработки. Я рассказала им свой пример, и они стали первыми ударницами и вырабатывают 125».
К этому времени дожди прекращаются. Наступает август, время, когда карельское лето отдает всю свою глубоко спрятанную нежность. В торфе малиновыми светляками загораются ягоды. Тело дамбы теплеет, как тело человека. Наконец-то Юрцева и вся ее бригада отогреваются. Наконец-то просыхает их одежда и становятся легкими башмаки. Так бы и лечь на теплые сланцы и доломиты, на мягкие «торфяные подушки».
Но не все то хорошо, что блестит, не все то полезно, что греет. Враг может быть обаятелен. Солнце может быть опасным. И Юрцева запевает частушку беломорского поэта из «Перековки»:
Хороша лесов прохлада, Трав душистых мягок пух, Но ударная бригада Бережет ударный дух.И дальше: «Лес и лето повторимы, Белморстрой — неповторим».
«„Наша дамба“ росла. И вот уже пошли слухи, что работа здесь скоро будет в основном закончена, и всю мою бригаду решили перебросить на Шавань, куда и провожали с музыкой.
Приехавшую на Шавань мою бригаду разъединяют по разным работам по обслуживанию лагеря, но мы все здесь заявили, что будем работать только на производстве. Через четыре дня некоторые женщины из моей бригады стали просить у завхоза чулки, но он не давал, говоря, что их нужно заработать, после чего они шли с жалобой ко мне, как к хозяйке бригады. Что было делать? На пятый день мы выходим организованно на канал, где нас ставят на сборку щепок, за что мы получаем чулки. Но мы продолжаем протестовать, и я пошла к прорабу, говоря: „Какие тут щепки, при чем щепки. Вы дайте женщинам планировку, и мы покажем вам настоящую работу“. Он хоть и улыбнулся, но согласился. И женщины рассыпались между мужчин и стали работать лучше мужчин. И подходит ко мне начпроизводством — мы его шали „дедушкой“ — и говорит: „Твоя бригада очень хорошо работает“. Но я задрала нос и не хочу с ним говорить: горжусь своей бригадой. Мы приходи ли с выработкой в 150 процентов, и из нас слился коллектив имени „Вперед к 1 октября“.
Нас было 63 человека, и меня выбрали председателем всех больших работ».
Теперь уже Шаваньская становится для Юрьевой «нашей плотиной». Она хозяйским глазом окидывает свои коллектив. Она не только сама работает, но переходит на высшую ступень отношения к труду: к умению распределять работы между другими.
Как изменились ее масштабы! Вместо овощной грядки на курсах огородников — гигантская гряда дамбы, которую надо было насыпать, причесать граблями и поливать для уплотнения. Вместо вредителей-сорняков, с которыми она боролась когда-то, рядом с ней работают теперь бывшие вредители, люди, с которыми тоже происходят огромные перемены.