Белоснежка: Демон под кожей
Шрифт:
Разразился скандал, в неловком положении оказались многие. Но, когда шумиха немного утихла, произошедшее предпочли охарактеризовать, как розыгрыш. В оправдание можно было сказать, что картины были весьма хорошего качества, а скандальная слава полотен в разы повысила их цену, так что все остались в выигрыше.
Милен получила свой приз, хорошего друга, скандальную репутацию и кличку – гиена. Ее боялись, ее ненавидели, но одно было бесспорно – после случившегося к ней прислушивались.
– Давно вы об этом знаете? – уточнила Милен.
– Я, конечно, отношусь к миру искусства постольку-поскольку, но даже среди простых обывателей та статья наделала много шума. Должен сказать, это было смело.
– Смело с моей стороны или со стороны Поля, осветить весь этот
На лице Жана вспыхнула мимолетная снисходительная улыбка:
– Обоих.
Он отвернулся к стене и, заложив руки за спину, делал вид, что разглядывает картины. Милен смотрела ему в спину и не могла понять, почему он не хочет показывать свой интерес к жизни сына? Что это: строгое воспитание, боязнь показаться слабым?
– Так, что вы решили? – спросил он, чуть погодя.
– Почту за честь, доктор.
– Можно личный вопрос? – спросил он, когда поднявшись по деревянной лестнице, они снова оказались в полутемном коридоре.
– Конечно.
– А почему гиена?
Мила выдохнула смущенную улыбку и, чуть замедлив шаг, повернулась к нему:
– Видите ли, – неуверенно начала она, – у самки гиены, так же как у самца, есть ложный пенис. Ну, если в двух словах, это почти тоже самое, что баба с яйцами.
Она почувствовала, как лицо ее вспыхнуло после этих слов и, отведя от него глаза, она быстро зашагала дальше.
«Черт возьми, – ругала она себя, пытаясь успокоиться, – как школьница краснеешь от слова пенис».
Она была благодарна мсье Бушеми за то, что он больше не пытался задавать ей вопросов, но эти несколько метров, что оставались до его комнаты, она отчетливо ощущала его насмешливый взгляд, прожигающий дыру у нее между лопаток.
* * *
Те несколько дней, что Жан провалялся в постели, Мила полностью посвятила себя работе над его проектом. Она начала составлять каталог работ, подбирала полотна, которые выгодно ее дополнят. Несколько раз наведывалась в комнату больного, уточняя детали, так как некоторые работы требовали внимания реставратора. Она, наконец, выставила правильный свет в помещении галереи. Эти несколько дней очень сблизили их. Ей нравилось его общество. Нравился его неожиданный профессионализм, наличие собственного, порой прямо противоположного, мнения, аккуратность даже в мелочах. Скоро она поймала себя на мысли, что слишком уж рьяно выискивает какие-то проблемы, чтобы снова увидеть его. А еще это был прекрасный повод не участвовать в болтовне с Терезой, которая начинала ее порядком доставать.
Отчаянная работоспособность мсье Бушеми, привитая, как она поняла из разговора с Терезой, его покойным отцом, не позволила ему предаваться лени, и уже в понедельник с утра Милен разбудил шелест шин отъезжающей от дома служебной машины. Она перевернулась на другой бок, но вибрирующий на тумбочке телефон не дал ей снова заснуть.
– Ну, что опять? – недовольно проворчала она и потянулась за телефоном.
VI
Милен не спеша вошла в стеклянную дверь кафе и тут же попала в приятную прохладу кондиционированного воздуха, что после уличного зноя сразу погрузило ее в приятную расслабленность. Ее окружили запахи кофе и свежей выпечки.
Несмотря на то, что был обеденный перерыв, и зал был полон до отказа, в помещении было тихо, и монотонный гул голосов не заглушал лирическую мелодию, разливающуюся из двух динамиков по обе стороны от барной стойки в центре.
Она сделала несколько шагов в глубь зала и остановилась, оглядываясь. Пока она наслаждалась прохладой и витающими в воздухе ароматами, ее заметила девушка-администратор и с приветливой улыбкой поспешила навстречу.
– Добрый день, вы пообедать?
– Да… собственно, я подругу ищу, – ответила Милен, продолжая обшаривать глазами зал, и, увидев, Бэт, сидящую в дальнем углу у окна, снова посмотрела на девушку. – Спасибо, уже нашла, – Мила дернула вверх уголки губ в ответ на ее услужливую улыбку и направилась к столику.
Бетти, высунув от усердия язык, что-то печатала в телефоне, не обращая ни малейшего внимания на подошедшую к ней Милен.
– Привет, – поздоровалась Мила и опустилась на небольшой кожаный диванчик напротив. Из сумочки, что положила тут же на сиденье, она достала мобильник. Ей в любой момент мог позвонить Дин – в последнее время он был на взводе, и ничего, что у людей обед.
– Привет, – Бэт, обаятельная шатенка с копной длинных рыжих волос, собранных в низкий хвост, и в неизменной толстовке, приподнялась со своего места и потянулась через стол к Миле, чтобы чмокнуть ее в щеку. Милен никогда не понимала смысла в этом действии, но, устав спорить с Бэт, которая, казалось, считает его чуть ли не талисманом на удачу, смирилась. К их столику подошла молоденькая официантка и протянула Милен меню.
– Пожалуйста. Вы сразу сделаете заказ, или мне подойти позже? – уточнила она.
– Думаю, я начну с кофе. Двойной капучино, пожалуйста. Софи, – добавила она, прочитав имя на бейдже, приколотом к белой рубашке на практически плоской груди официантки.
Легкая тень разочарования скользнула по милому личику Софи и, убрав приготовленный блокнот и ручку в широкий карман на переднике, она коротко кивнула и удалилась.
Не успела Бэт произнести и слова, как на столе настойчиво завибрировал телефон. Отрешенность на ее лице тут же сменилась взволнованным интересом, и, стараясь скрыть его от подруги, она медленно взяла мобильник в руки и с невозмутимым видом направилась к выходу:
– Прости, я сейчас.
Милен криво усмехнулась, глядя в след удаляющейся подруге, предполагая цветочно-букетный период с очередным красавчиком Блейзом. Развивать свою мысль она не стала, так как развивать особо было нечего. Парни Бэт не отличались ни изобретательностью в период ухаживаний, ни внешне, поэтому она открыла принесенное Софи меню, и принялась лениво водить глазами по названиям, но больше – по красочным картинкам, в очередной раз убедившись, что фотографирование еды – определенно, искусство. Практически все блюда из меню она уже пробовала и, тем не менее, каждый раз глаза разбегались и слюни текли от буйства красок нарезанных фруктов и овощей и лоснящегося от сока мяса.
Это кафе подруги присмотрели лет пять назад. Они только что закончили Академию и полные радужных планов на будущее и стремления к независимости привели их в этот тихий райончик на окраине Парижа, где они сняли одну на двоих квартирку на верхнем этаже дома напротив.
Эту квартирку Милен помнила до сих пор. В ней были высокие потолки с кое-где сохранившимися лепными гипсовыми карнизами и большим старинным камином, который не функционировал, и они хранили в нем книги. А еще там была совершенно не обычная ванная. Видимо, изначально она вообще отсутствовала, либо была совсем крошечной, и, чтобы жилплощадь пользовалась спросом, хозяева увеличили ее путем присоединения части коридора. В итоге получилось пугающее нечто: длинное и кривое помещение, которое они называли аппендикс. А еще их квартирка была местом встреч многочисленных друзей, знакомых, просто интересных людей. Они общались, пили пиво, решали какие-то проблемы вселенского масштаба, в общем – было весело. А когда недовольные соседи начинали угрожать вызвать полицию, вся шумная компания выплескивалась на улицу и оккупировала это самое кафе, хозяином которого в то время был пожилой господин. Поначалу он с недовольством воспринял интерес к своему заведению со стороны такой беспокойной публики, но со временем свыкся и даже принимал приглашения разгоряченной молодежи обсудить какую-нибудь животрепещущую тему. Деятели искусства были ребятами упертыми, имеющими свое, подчас радикальное, мнение на все события, что происходили тогда в городе, и такие посиделки заканчивались чаше всего громкими спорами, но в следующий раз хозяин снова подсаживался к ним, и все повторялось с начала. Звали его Рене. Через два года после их знакомства он скоропостижно скончался от инсульта, и кафе перешло к его старшему сыну Николя. Николя был парнем консервативным и сдержанным, почти ничего после кончины отца менять не стал, но и к гомонящей толпе художников относился с осторожностью.