Белоснежка: Демон под кожей
Шрифт:
Их жизнь была тогда совершенно бесшабашной, но в то же время какой-то настоящей. Была в ней своя прелесть. Они были собой, они были смелыми и каждый день испытывали этот мир на прочность, чего точно нельзя было сказать о них сейчас. Мила иногда ловила себя на мысли, что ужасно скучает по их маленькой квартирке, по шумным посиделкам, которые заканчивались часто под утро, камину-библиотеке, и, конечно, уродливой ванне-аппендиксу. Поэтому, даже сейчас, когда каждая жила своей жизнью, и квартира Милен была чуть ли не на другом конце города, они сохранили привязанность к этой уютной
– Это снова я, – Бэт сияла, как новенький цент. Едва переводя дыхание, словно пробежала стометровку, она с размаху плюхнулась на кожаный диванчик напротив. Откинувшись на его мягкую спинку, она продолжала теребить в руках телефон, словно ждала, что он снова зазвонит.
– Как дела? Как Полькины предки? – начала она без прелюдий.
Чтобы успокоить бурлящее внутри возбуждение, Бетти взяла в руки ложечку и принялась лениво ковырять ей в куске «Наполеона», лежащего перед ней на небольшой тарелке.
– Нормально, – Милен, мельком взглянула на официантку, которая поставила перед ней чашку кофе, от которой исходил приятный горьковато-сливочный аромат.
– Что, просто нормально и все? Подробностей не будет? – недоумевала Бэт. Она отложила ложку и вперилась взглядом в подругу.
– Нормально. Какие еще подробности ты хочешь получить? – Милен сделала глоток кофе и облизала с верхней губы пушистую молочную пенку.
– Ну, не знаю, например, в кого Полька такой красавчик? Бьюсь об заклад, в отца.
– Не угадала, в мать.
– Значит, такой балбес точно в отца?
– И тут мимо. На отца Поль совсем не похож – ни внешне, ни по содержанию, – закончила она и сделала очередной глоток кофе.
– А как налаживание родственных связей?
Милен, не отрываясь от чашки, приподняла брови, показывая свою неуверенность в этом вопросе. Бэт презрительно фыркнула, засунула в рот здоровенный кусок торта и начала его сердито жевать.
– Да брось, ну, каких подробностей ты хочешь? Его отец бесчувственный истукан, который за эти дни сказал мне от силы два десятка слов. Мать, – Мила на секунду задумалась, – легкая… – нашла она нужное слово. – Довольна?
Мила предпочла ограничиться парой безобидных фраз, чтобы скрыть то волнение, которое каждый раз наполняло ее сердце смятением и судорожным восторгом, как только речь заходила об отце Поля. Она даже себе не могла ответь, что это было, а может быть, боялась, ведь еще ни один мужчина не вызывал в ее душе таких противоречивых чувств: смятения и нежности. Мила, конечно, лгала, в ее жизни был такой человек, но она предпочитала об этом не думать.
– Ладно, проехали. Ты ездила к матери? – серьезно спросила Бэт, снова откинувшись на высокую спинку дивана, показывая, что тут она без подробностей не отстанет.
– Да.
– И? – Бэт вопросительно подняла вверх изогнутые тонкие брови, – что она тебе сказала?
Милен вместо ответа лишь дернула плечами, изобразив безразличие на лице.
– Что, совсем? – не унималась Бэт.
– Почти. Сказала, что документами на усыновление занимался отец, а она, как обычно, не в курсе.
– Ну, может быть, она действительно не в курсе? – пытаясь скрыть свой интерес, Бэт сделала глоток из фарфоровой чашечки и, отставив ее, снова подняла глаза на подругу.
Милен посмотрела на нее с укором.
– Ну, ладно, может быть, ей неприятно об этом говорить. Сама искать не пробовала? – Бэт теребила тонкую витую ручку, поворачивая чашку из стороны в сторону на маленьком белом блюдечке. Она старалась не смотреть на начинающую заводится Милен, дабы не встретиться с ее взглядом-бульдозером, который отобьет у нее желание продолжить этот очень интригующий ее разговор.
– Конечно, пробовала, – фыркнула Милен, – перерыла все отцовские бумаги, что остались после ее шмона. Ничего.
– Может быть, она просто ревнует? – предположила Бэт.
– Ревнует? – вспыхнула Мила.
– Ладно, – тут же осеклась Бэт. – Не ревнует, просто по каким-то причинам не хочет, чтобы ты обо всем узнала.
– О чем – обо всем? – снисходительно поинтересовалась Милен.
– Откуда я знаю, какие еще секреты хранили твои родители. Да и не только твои, – поправилась она, опасаясь вызвать у подруги новую порцию раздражения.
– Да к черту, глупая затея. Может быть, она давно умерла или, еще хуже – наркоманка или алкоголичка, или у нее все хорошо: семья, дети, которых, в отличии от меня, она хотела, – вздохнула Милен.
– Да брось, не верю, что ты сдашься.
– А что ты предлагаешь, утюгом ее пытать? – с сарказмом поинтересовалась Милен.
– Ну, зачем так радикально. Документами наверняка занимались юристы твоего отца. Ты же говорила, что он был педантичный мужик. Не думаю, что он не проверил твою родословную, на предмет матери-алкоголички или, того хуже, ничего не подозревающего о ребенке горе-отца, – с присущими ей цинизмом и расчетливостью выдала Бэт.
– Слушай, а ведь скорее всего, так и есть, – просияла Милен.
– Ну вот, узнаю подругу. А то вся в соплях и расстроенных чувствах, – усмехнулась она. – Предлагаю заказать что-нибудь покрепче и, так сказать, спрыснуть это событие.
– Пить с утра? – недоумевала Милен.
– Ну, почему с утра, – сейчас, на минуточку, – она задрала манжет своей толстовки открыв циферблат наручных часов, – без пяти два, а это – уже почти вечер.
Милен в ответ снисходительно улыбнулась, но препятствовать порыву подруги не стала, и, пока та выискивала глазами официантку и делала заказ, погрузилась в размышления: а ведь Бэт абсолютно права, и как она сама до этого не додумалась. Хотя, конечно, чего удивляться – каждый раз, приезжая в дом родителей, она переставала быть собой. Это постоянное чувство вины и отчуждения, что после смерти отца стали так прочно связывать ее с матерью, не давали ей мыслить разумно. Каждый раз Милен выходила из себя, когда понимала, что под маской добродетельной опеки скрывается всего лишь ее нежелание помочь дочери в поисках правды. Когда-то мать сама разрушила ее прошлое, настоящее и, возможно, будущее, а теперь не дает ей даже возможности выстроить на руинах хоть какой-то пригодный к жизни мирок.