Бельский: Опричник
Шрифт:
Воздушные замки. Чтобы ускорить приезд Марины Мнишек, послал ей еще крупную сумму из царской казны, а отцу ее — отдельную мзду с просьбой поспешить, но получил вместо ответа Мнишека доклад тайного дьяка (Бельский теперь часто поручал докладывать государю о полученных доносах дьяку, находя для своего неучастия различные предлоги), который должен был бы вызвать гнев государя: «Не ехать меня приневоливает князь Московский, а лететь».
Тайный дьяк даже осмелился посоветовать:
— Расторгни договор с Мнишеками. Гони их.
— Ступай, — незлобливо остановил непрошеного советчика Дмитрий. — Я знаю, как поступить.
Он в тот же день подготовил владенную грамоту Сандомирскому воеводе на управление Смоленском, и это подействовало: поезд будущей царицы Руси поехал спешней, и к концу апреля прибыл в Вязьму, где остановился в бывшем дворце Бориса Годунова. Передохнув всего пару дней, Марина продолжила путь, и уже первого мая, в день праздника Первых всходов, невесту государя встречали верстах в пятнадцати от столицы дворяне, дети боярские, стрельцы, казаки — все в красных кафтанах с белой перевязью на груди. Кроме войска Марину встречали толпы москвичей, поляки, немцы и даже англичане со шведами. Дмитрий Иванович тайно находился в этой толпе в одежде простолюдина.
Среди встречающих не было только духовенства. Даже самого патриарха. Церковь православная протестовала: она поставила условие Дмитрию Ивановичу, чтобы до венчания Марина Мнишек крестилась в греческое вероисповедание. Государь пошел на уступки, но не полностью. Он заверил, что Марина станет посещать православные церкви, хотя тайно будет иметь для себя католическую; примет от патриарха Игнатия Святые Тайны, станет поститься не в субботу, а в среду — патриарх согласился с этим полуобращением царицы в православие, но мало кто из клира поддержал, даже опала митрополита Гермогена и епископа Иосифа, которые наиболее яро противились женитьбе царя русского на католичке, не испугало духовенство. Оно выказывало отрицательное отношение к предстоящей свадьбе совершенно откровенно, подбадривая себя: «Всех не осмелится сослать!»
На берегу Москвы-реки, перед въездам в город — шелковый шатер, шитый жемчугом и золотом. В него ввели Марину. Он полон бояр и князей, встречают с поклоном. С приветственной речью выступил князь Мстиславский. Ее дополнил князь Василий Шуйский по собственному почину, не предусмотренному загодя:
— Москва и Русь, царица великой державы, у твоих ног. Мы, рабы твои, рады служить тебе, не жалея животов своих!
Он хорошо понимал, что самовольничание такого рода не вызовет недовольства государя, наоборот, укрепит его доверие, а это еще более облегчит исполнение коварных замыслов.
Тем временем к шатру подъехала раззолоченная карета, украшенная серебряным орлом царского герба. Запряжена она была дюжиной ногайских лошадей, белых, в яблоках, но не обычных коричневых, а невероятно черных, причем все лошади были схожи, как близняшки. — Кроме кареты у шатра еще дюжина прекрасных верховых коней под дорогими седлами и бархатными, шитыми жемчугом попонами.
— Тебе, царица великой Руси, подарок от верных твоих подданных. Холопов твоих.
Марина в восторге. Она — горда, не скрывает ни радости, ни гордости. Она — царица!
Поезд тронулся. Впереди — три сотни гайдуков с музыкантами. Следом — три дюжины, по сотне каждая, царевых телохранителей. Следом — карета Марины, за ней карета папского нунция Рангони, а уж после нунция — кареты со слугами царицы. Замыкали въезд бояре думные и дворяне в аксамитовых кафтанах.
Во весь дух играли музыканты, с городских стен стреляли пушки, все вроде бы весело и пригоже, но молчали колокола всех церквей, от соборной до приходских. К явной досаде Дмитрия Ивановича, который ждал Марину Мнишек в Кремле.
Безмолвствовали и москвичи, подневольно заполнившие улицы. Даже боярам и князьям на этот раз не кланялись: основательно подпортил торжество гордо восседавший в своей карете папский нунций Рангони. Не принимали сердцем и душой паписта православные, каких в Москве большинство.
Бельский не был среди встречавших Марину бояр. Он известил царя, что, занемог. Но не только одно нежелание встречать католичку было главной причиной самоустранения опекуна от всех дел под предлогом болезни. От своих соглядатаев, что подтвердил и тайный дьяк, Бельский получил сразу несколько отписок о тайной встрече в доме князя Василия Шуйского, подобной той, которая состоялась сразу же после возвращения князя из ссылки; но на сей раз во время пиршества уже открыто говорилось о необходимости свершить переворот. Речь велась даже об убийстве царя.
Среди заговорщиков были и те, кто в свое время поддержал Дмитрия в борьбе за трон: князь Иван Воротынский, дьяк Сутупов, дворянин Пушкин и еще человек пять, кто тоже были ярыми сторонниками возвращения трона законному владельцу. Скрыть такое от государя — смерти подобно; но если ты больной, если не выходишь из дома, а лежишь в постели — какой с тебя спрос? И если заговор будет раскрыт, если князя Василия Шуйского и его сторонников постигнет неудача, в ответе один тайный дьяк.
Не вышел из дома Богдан даже на свадьбу, хотя государь посылал к нему знатного дворянина со своим пригласительным словом, передав, что очень сильно недомогает. Не выходя, однако же, из дома, не выпускал из вида ничего, что творилось в Кремле и в Москве; твердо решил дождаться великих событий в стороне, опричь, когда же они свершатся, собирать готовые плоды самолично. Он часто в эти дни вспоминал, с каким восторгом приветствовали его москвичи на Красной площади и избрали всенародно правителем Руси, лелеял надежду, что все это повторится. С Лобного места оружничий поведает народу о коварстве князя Василия Шуйского, от которого народ отвернется.
Ежедневно Бельский получал доклады тайного дьяка, но тот начал явно хитрить, скрывая главное, зато незаменимым оказался кравчий Тимофей. Теперь он сообщал своему боярину все, что готовил для тайного дьяка. Богдан вполне понял это, и всячески поощрял его. И было за что: теперь складывалось четкое представление о происходящем в Кремле: поляки наседали на государя, действуя по принципу — «куй железо, пока горячо», стремились получить от Дмитрия как можно больше благ для себя и уступок Польше. Они даже не облекали свои притязания в дипломатические формы, не просили, но требовали.
Тайный дьяк, лично присутствовавший на приеме польских послов, даже навестил Бельского, чтобы пересказать, что там происходило:
— Поначалу гофмейстер Марины Мнишек Стадницкий пан лизнул государя нашего ласково: прадед, мол, твой был женат на дочери Витовта, а дед твой — на Глинской, и жаловалась ли Русь на соединение русской крови с литовскою? Теперь, мол, ты укрепишь дружбу между двумя великими народами, которые сходствуют как в языке, так и в обычаях, равны по силе и доблести.