Бельский: Опричник
Шрифт:
Церковники тоже за эти слова уцепились, исподтишка смущая души верующих, понося католицизм и восхваляя православие, но все это делалось весьма осторожно и, казалось, Москва успокоилась и что теперь самое время заняться подготовкой к свадьбе. Можно посылать Афанасия Власьева в Краков для торжественного сватовства. Грамота Сигизмунду Третьему готова, письма царицы-инокини Марии-Марфы — тоже. Пока же казначей Власьев исполнит урок, есть время подготовить все необходимое для встречи будущей царицы великой Руси, для торжественного венчания.
С опекуном царь Дмитрий не стал советоваться, даже не известил его об отправке сватов (Бельский все узнавал от тайного дьяка и своих соглядатаев), не собирал Боярской думы, чтобы заручиться ее поддержкой, советовался только с иезуитами и ляхами, досаждая тем самым русичам, кровно обижая их и словно не замечая скрытого боярско-княжеского недовольства.
Месяца через два Дмитрий Иванович получил известие, о котором тут же узнал великий оружничий не от государя: Сигизмунд лично благословил на замужество Марину Мнишек такими словами: «Чудесно возвышенная Богом, не забудь, чем ты обязана стране своего рождения и воспитания, — стране, где остались близкие и где нашло тебя счастье необыкновенное. Питай в супруге дружество к нам и благодарность за сделанное для него мною и твоим отцом. Имей страх Божий в сердце, чти родителей и не изменяй обычаям польским».
Из этой отписки, полученной тайным дьяком, Богдан попросил даже выписать благословительную речь Польского короля Сигизмунда, дабы познакомить с ней князей Мстиславского, Воротынского и воеводу Басманова.
Каждый из них воспринял королевскую речь на свой манер. Князь Воротынский нисколько не удивился.
— А что иное король скажет своей подданной, тем более девице? Не поведет же она себя, как муж мудрый! Впрочем, посмотрим, как она покажет себя. Если у нее есть хоть капелька ума, а не одна красота, примет она обычаи русские. Для своей же пользы, для пользы мужа своего.
Примерно то же самое сказал князь Мстиславский, прочитавши речь Сигизмунда, добавив при этом странные слова:
— Ляхи такие же славяне, как и мы. Слишком ли разнятся наши обычаи? Но если не кичиться только своими, а позаимствовать и от них лучшее, не велелепно ли будет?
Удивился Богдан и подумал с подозрительностью: говорит не то, что думает. Выходит, не будет больше меж нами откровенности. Скорее всего, он переметнулся или переметнется к князю Василию Шуйскому. Задал ради подтверждения своего открытия вопрос:
— А католичество?
— Все равно — христианство. Одна вера. Раскололась она не по каноническим устоям, а от властолюбия и высокого самомнения некоторых первоапостолов, но более их последователей — иерархов. Каждый из них возжелал стать первым. Этого же добиваются они и теперь.
— Наша церковь возбудит прихожан.
— Она уже зашевелилась основательно. Думаю, однако, все можно уладить. Не вскачь, конечно, но исподволь.
Да, играет. Говорит в угоду Дмитрию Ивановичу, чтобы не иметь к себе никакого подозрения со стороны царя.
Воевода Петр Басманов, в отличие от князей, был по-ратному сух и строг:
— Всяк выбирает для себя лучшее. Было бы благом для Руси.
Все. Больше ни слова. Вроде бы с безделицей какой познакомил его великий оружничий. А может, тоже не хотел довериться: если поддерживать государя — без оглядки, ибо помазанника Божьего вправе судить только один Бог, а если не согласен с царем, тогда либо бери меч в руки, либо, на худой конец, удаляйся в свое имение.
А вот царь Дмитрий, получивший весть из Польши, — на крыльях радости. Он спешно собирает Боярскую думу и рассылает милости. Перво-наперво он разрешает жениться всем тем князьям, кому в свое время Борис Годунов запретил обзаводиться семьями. Князю Мстиславскому он даже предложил в жены двоюродную сестру царицы-инокини Марии-Марфы. А через несколько дней, когда князь Мстиславский согласился принять это предложение, назначил Дмитрий Иванович и день свадьбы.
На Думе же государь объявил о своем прощении князьям — братьям Шуйским, разрешив вернуться им в Москву, отдал им назад все их вотчины и имения. Кроме того, князю Василию Шуйскому он разрешил тоже жениться, отменив запрет Бориса и Федора Годуновых.
Милость эта повергла в уныние Богдана. Он-то знал, что не ради сермяжной правды (доносы поступали и ему, и тайному дьяку) Василий Шуйский распускал слухи о незаконном воцарений Дмитрия — князь, встав во главе Шуйских, домогался престола, видя такую возможность в грубых ошибках молодого царя, особенно в небрежении к православию. Он вполне обоснованно предвидел, что патриарх, весь его клир, почти все настоятели монастырей, да и соборных церквей встанут на его сторону, исподтишка возбуждая люд православный. Бельский не верил, что князь Василий Шуйский утихомирится, благодарный за помилование. Он вернется в Москву, чтобы погубить государя и занять Русский трон.
Можно ли смолчать, зная об этом? Можно ли оставаться безразличным и дальше, не наставляя на правильный путь Дмитрия, который все более и более ошибался. В данном случае — нет. Да, царь, захватив престол, очень сильно обидел его, своего ангела-спасителя, своего опекуна, не приблизив его к своей правой руке, но все же он очинил его великим оружничим и боярством думным. Если же одолеет князь Василий Шуйский, тогда самое лучшее — ссылка. Вот и наперекор своему же решению отойти от всего, нацелился на решительный разговор с государем.
Когда он сказал царю о своем намерении обстоятельно поговорить с ним наедине, попросив определить для этого время, Дмитрий ответил на это доброжелательно:
— Да хоть сейчас. Давно ты, мой опекун, избегаешь меня.
Хотел Богдан сказать, что давно и ты, царь, не называл меня опекуном, но выразился мягче:
— Твоя мать, царица Мария, просила меня быть при твоей руке неотступно, я хотел ответить ей, что теперь это зависит не от меня одного, но твой поклон помешал тогда. Теперь я это же говорю тебе.
— Не обижайся. Придет время, и ты познаешь мою благодарность полной мерой. Пока же — не время. Первый серьезный шаг я сделаю сразу же после свадьбы с Мариной, на которую приглашу тебя дружкой.
Были ли эти обещания искренними, либо это очередная хитрость, дабы опекун стал совершенно откровенным, трудно сказать, но то, что посул Дмитрия подвигнул Бельского на большую откровенность, это — несомненно.
— Поручив тебя святому старцу Дионисию в Чудовом монастыре, я просил ему рассказать тебе все о междоусобицах потомков Владимира Киевского. Говорил ли он тебе о вражде между Даниловичами и иными ветвями древа Владимирова? Особенно с Шуйскими?