Белые цветы
Шрифт:
Как-то Абузар Тагиров поехал в одну из таких деревень, чтобы проверить, достаточно ли энергичные дезинфекционные меры принял местный фельдшер. Доктор вошел в крайнюю избу. Вдруг, почуяв что-то недоброе, мгновенно обернулся. Смотрит, — а у порога, подняв топор, стоит старик с широкой, как лопата, бородой, глаза вылезли из орбит, лицо перекошено злобой.
«Что вы делаете!» — успел крикнуть Абузар Гиреевич, и топор выпал из рук старика.
— Если б я опоздал хоть на секунду, он проломил бы мне череп! — тяжело вздохнув, вспоминает Абузар Гиреевич. И по привычке повторяет, желая подчеркнуть
…Но вот истекли два года. Абузар Тагиров помнит о слове, данном своему учителю Казем-беку. Надо ехать в Казань. Его коллеги — земские врачи — не одобряют этого намерения. Ярый приверженец Пирогова, Станкевич укоризненно сказал:
— Мы надеялись, что вы станете народным врачом. А вы едете лечить казанских богачей. Неужели забота о своем кошельке одержала верх?
— Нет, я и в Казани буду лечить трудовой народ, — твердо ответил Абузар Гиреевич, не обижаясь на упрек, высказанный в столь резкой форме.
Валиулла отвез его на станцию. При расставании этот широкоплечий, сильный мужчина расплакался.
— Зачем ты нас покидаешь? — говорил он Абузару Гиреевичу. — Может, не угодили чем тебе или не по сердцу пришлись?
Валиулла, с кнутом под мышкой, долго стоял возле подводы печальный, как большой осиротевший ребенок: он не мог и не хотел понять доводов Абузара Гиреевича, который говорил, что ему необходимо учиться дальше: чем больше он получит знаний, тем лучше будет лечить людей. Валиулла твердил свое: «Ты прочел столько книг, неужто все мало?»
В последнюю минуту у Абузара Гиреевича тоже навернулись слезы на глаза. Из окна вагона он махал рукой Валиулле, пока за поворотом не скрылась станция.
В Казани Абузар Гиреевич в назначенный день и час явился в клинику Казем-бека. Но в душе он сомневался. Ему казалось, что профессор и сам позабыл о слове, взятом со студента Тагирова. Но Казем-бек встретил его на пороге кабинета, держа часы в руках, и, прежде чем поздороваться с Абузаром Тагировым, проговорил с упреком:
— Уважаемый коллега, вы явились с опозданием на пятнадцать минут. А потом— как вы одеты?! — Абузар Гиреевич ради торжественного случая принарядился. — Ведь вы не щеголь, а врач. Наденьте сейчас же халат! Больные не должны видеть вас в этом, простите, легкомысленном костюме. Они могут подумать, что в клинику явился пустозвон какой-нибудь… — Сделав это внушение, он закончил: — Итак, идите, больные ждут вас. Прошу в следующий раз быть более аккуратным…
— Спустя два года упрекнуть за опоздание на пятнадцать минут и сейчас же приказать: «Идите, больные вас ждут!» — Абузар Гиреевич поднял указательный палец и произнес свое многозначительное: «Гм!» А помолчав, добавил: — Это — незабываемо!
В своих рассказах о прошлом Абузар Гиреевич не щадил именитых казанских баев за их невежество, кичливость, самодурство.
— По делу ли собрался бай, в гости ли, в баню ли — все равно сядет на резвого рысака, обряженного в дорогую сбрую, и едет, задрав голову, как говорят в народе — глядя в небо ноздрями. Шагу не пройдет пешком. На голове — расшитая бисером тюбетейка, сам в чесучовой рубашке, в камзоле без рукавов, поверх камзола —
Однажды Абузара Гиреевича пригласили осмотреть одного из таких спесивых богачей,
— Зашел я к нему в дом., поздоровался. Кто, спрашиваю, болен?
— «Больной не убежит, — отвечает бай, — а ты сперва скажи, кто тебе платит жалованье?»
— «Казна».
— «Понятно, — кивнул бай. — А как платит — помесячно или поденно? И сколько, скажем, за день или в месяц?»
Я объяснил ему, что получаю от казны сорок три рубля пятьдесят копеек в месяц. Бай насмешливо и высокомерно посмотрел на меня, пренебрежительно махнув рукой, сказал:
«Я не нуждаюсь в твоих услугах, любезный. Мне нужен не дешевый, а дорогой доктор, потому что я дорого ценю свое здоровье. Вон Микулай Карпич, говорят, загребает у казны пятьсот рублей в месяц. Скажи там, чтоб прислали Микулая Карпича».
Доктор Абузар Тагиров откланялся и вышел.
Был и еще случай. Доктора опять позвали к не менее известному в Казани богачу. Отказаться нельзя — больному ведь не легче оттого, что у него кошелек толстый. Все же Тагиров решил: «Если и этот спросит о жалованье, скажу, что получаю тысячу рублей, — по крайней мере, не натерплюсь унижений».
На сей раз вопроса не последовало. Оказывается, хозяин старается жить на «аурапий-ский» [10] лад. С виду здоровяк, каких мало.
— Где больной? — спросил доктор.
— Предположим, я и есть больной, — ответил хозяин.
— На что жалуетесь?
— А вот сейчас узнаем, — невозмутимо говорит хозяин.
— У кого же узнавать? — удивился доктор.
— У моей жены узнаем…
Оказывается, болен-то не сам бай, а его жена. — Тогда пройдемте к больной, — предложил доктор. — Может быть, ей нельзя вставать с постели.
10
Искаженное: на европейский.
— Что значит нельзя?! — оскорбился бай. — Если прикажу, значит, можно.
Он велел прислуге ввести жену. С трудом приковыляла исхудавшая женщина, села в сторонке, — лицо ее прикрыто.
Абузар Гиреевич хотел подойти к ней, чтоб осмотреть.
Бай подскочил, как ужаленный:
— Нельзя!.. Разве ты не знаешь, нельзя притрагиваться к чужой жене. Это великий грех. Ты смотри и спрашивай со своего места.
Из расспросов выяснилось, что у женщины уже давно болит живот. Надо бы исследовать.
Но бай и близко не подпускает к своей жене:
— Я сам ощупаю. А ты смотри и слушай.
Он принялся тыкать кулаком в живот больной. Тычет и спрашивает:
— Здесь болит?.. А здесь?..
Абузар Гиреевич закончил свой рассказ:
— Смех и грех!.. Злейшая трагикомедия. Но вам, — заявил он мне с простодушной откровенностью, — этого не описать. Тут нужно перо классиков татарской литературы — Галиаскара Камала или Фатыха Амирхана.
Каждый день открывал мне новые стороны характера Абузара Гиреевича.