Белые паруса. По путям кораблей

Усыченко Юрий

— В момент! — Михаил сбежал с трапа, и, не сбавляя темпа, скрылся за воротами.

Найти такси не удалось. Простояв зря несколько минут, сгорая от нетерпения, махнул рукой и вскочил в подошедший троллейбус.

Костя безмятежно спал. Лицо у него было счастливое — видел хороший сон.

Солнце освещало комнату. В веселых лучах терялся свет электрической лампочки, так и не потушенной с вечера.

Отчаянный стук не сразу заставил Костю поднять голову, но все-таки заставил. Еще не проснувшись по-настоящему,

не понимая, что произошло, огляделся. И — охнул. Нестерпимо болела голова, резкий свет бил в глаза, к горлу подступала отвратительная тошнота. Не хотелось шевелиться, думать, смотреть — ничего не хотелось.

Но вставать было надо — кто-то гулко колотил в дверь. Медленно, стариковски кряхтя при каждом движении, пошатываясь, — хмель не успел выветриться за несколько часов короткого сна, парень поднялся с кровати, нехотя отворил дверь. Ворвался Михаил.

— Что с тобой?

Зрелище ему представилось непривлекательное: вид Кости вполне соответствовал следам вчерашнего кутежа, отвратительному запаху перегара и застоявшегося табачного дыма. Глаза рыбьи, без малейшего выражения, костюм помят, волосы всклокочены, голос хриплый.

Михаил понял:

— Новоселье справил?

— Угу, — мрачно подтвердил Костя. Вяло, порядка ради, осведомился. — Ты чего рано так?

— Да ты смеешься? Сейчас пароход отходит!

— Какой пароход? — старался вспомнить и не мог, хмель отшиб память.

— Ну и ну! Неужели вправду забыл?

Костя смотрел отсутствующим взглядом.

— Наша команда на межгородские соревнования выезжает. К семи все на пристани собрались, тебя только нет.

— И Нина там? — Ожил вчерашний эпизод. Душевная боль, стыд на секунду заслонили похмельную одурь. Костя тяжело опустился на кровать, обхватил голову руками.

— Сказал — все. Ждали тебя, ждали… Приклонский аж с ума сходит. Чего расселся, быстрее собирайся, ну давай, живо!

— Ух, черт! Да как же! — Растерявшийся Костя начал бестолково тыкаться по комнате, не зная толком, что надо делать. Непривычный к выпивке, тем более в таких масштабах, как вчерашний, потерял всякое соображение.

Из порта донесся гудок, два, три.

— «Перекоп»! — воскликнул Михаил. — Его голос. Скорее, скорее, может, наши задержат отход, капитана уговорят! Может, еще успеем.

Успеть не удалось. Выбежав из дома, вскочили в очень кстати подвернувшееся такси, помчались в порт. А когда автомобиль въехал на причал и остановился, скрипнув тормозами, Михаил и Костя увидели, что «Перекоп» огибает мол, направляясь в открытое море.

Михаил выскочил из машины, расплатился с шофером. Костя спотыкаясь последовал за товарищем.

— Опоздали, — горестно воскликнул Михаил. — Как же теперь? Стыд какой.

— На суше не догнали, по воде — тем более, — полусочувственно, полуиронически отозвался шофер.

Слова его натолкнули на неожиданную мысль. Михаил оглядел рекламную вывеску, которая гласила: «Морская прогулка — лучший отдых. Проводите

свой выходной день на море». Под надписью была изображена отвратительно красивая девица, которая проводила выходной день на мчащемся во весь опор элегантном катере. Перед катером вздымался лихой бурун.

Михаил подошел к пристани, о которую, как щенки о живот матери, терлись носами небольшие суденышки. Остановился возле белого с золотом, под громким именем «Гордый». Моторист «Гордого» драил и без того ослепительную медяшку, верный привычке всех моряков доводить судно до умопомрачительной чистоты.

Михаил вежливо кашлянул, негромко обратился к мотористу:

— Слушай, «Перекоп» догоним?

Моторист — лет за сорок, синие хлопчатобумажные брюки военного образца и такой же китель, фуражка с белым чехлом откинута на затылок — оторвался от своего занятия, медленно оглядел Михаила с ног до головы. Наверно, осмотр его удовлетворил, потому что он перевел взгляд на «Перекоп», который успел выйти за маяк.

— А вы кто такие? — ответил вопросом на вопрос.

— Яхтсмены, на соревнования в Корабельск едем, да вот… задержались.

— Яхтсмены? А цену знаете? За час два рубчика.

— На, догони только, — Михаил протянул деньги.

— Я про деньги для порядка сказал, потому — порядок в любом деле всего прежде. А то иной сядет, а потом…

— Хорошо, — нетерпеливо перебил Михаил. — Отчаливай. Садись, Костя.

По-прежнему через силу — каждое движение давалось с большим трудом, Костя перебрался на «Гордый», плюхнулся на банку-скамью рядом с Михаилом.

Моторист аккуратно убрал ветошку, которой тер медь, минуту-полторы прогревал мотор и вот — отдал швартовы.

Заревел мотор. «Гордый», описав крутую дугу, помчался к выходу из порта.

На «Перекопе» улеглась отвальная сутолока. Пассажиры разбрелись по каютам, устроились в уютных уголках на палубе. Стало тихо, глубоко в пароходной утробе равномерно ухала машина. Рыжий дым, неторопливо клубясь, уходил в небо, которое из утреннего, розоватого, становилось дневным, жарким.

Яхтсмены разместились на корме, Приклонский совсем упал духом, молчал, мрачно упершись взглядом в палубу. Настроение других тоже оставляло желать лучшего. Один Шутько был совершенно равнодушен к случившемуся — разлегся в шезлонге, нежился под лучами, млел, сладко подремывал.

Не отчаивался и дядя Пава. То и дело подносил к глазам огромный потертый бинокль, оглядывал удаляющийся порт. Предположение его оправдалось. С минуту не отрывался от окуляров, потом подошел к Приклонскому, сказал:

— Илларион Мироныч! За нами прогулочный катер следует. Не они ли догнать решили?

Приклонский встрепенулся:

— Где? Где?

— Вон, — протянул бинокль.

Приклонский долго прилаживал бинокль после дальнозорких глаз дяди Павы к своим близоруким. В конце-концов потерял терпение и, так ничего не разглядев, сунул его обратно хозяину. Предупредил: