Белые паруса. По путям кораблей
Шрифт:
— На, огурчиком закуси, — предупредительно протянул Сенька. — А теперь, — обратился ко всей компании, — пусть один остается, спать ляжет.
Совет был как нельзя кстати. Глаза Кости смыкались, он еле сидел.
Эдик и девушки пробовали возражать, по их мнению, только начинался «настоящий разворот». Сенька был иного мнения. Он знал за Эдиком свойство — когда перепьет, начинает буянить, да так, что нет никакого удержу. Случись скандал в заводском доме, где вся компания известна, не убережешься от неприятностей. Это не парк или танцплощадка, откуда можно своевременно
Хозяин вечеринки остался один. Толком не соображая, что произошло, оглядывал комнату. Недавно светлая, чистая, любовно убранная Ниной, она опошлилась, потускнела. Туманом плавали слоистые полосы табачного дыма. Валялись на полу окурки и конфетные обертки. Недоеденная селедка меланхолически свесила голову с тарелки. Рыжая пивная лужица растеклась по бумаге, заменяющей скатерть.
Он несколько минут бессмысленно смотрел на все это безобразие, затем, не раздеваясь, не выключив электричества, повалился на кровать, тотчас заснул. Балконная дверь осталась приоткрытой, полосы дыма медленно тянулись к ней, таяли в струе свежего воздуха. Итальянцы, нарисованные на коврике, продолжали танцевать тарантеллу под аккомпанемент Костиного храпа.
Остальные кончали вечер далеко не так мирно.
Опасения Шутько подтвердились — на улице Эдика, как говорится, «разобрало». По обыкновению, начал безобразничать: бормотал несуразное, пытался петь, обнимал девушек. Сенька подтрунивал над его выходками, хихикали Лора и Лера.
Может, и обошлось бы без происшествий, не толкни Эдик — нарочно или нечаянно, он и сам понять не мог — прохожего.
— Осторожнее, — миролюбиво сказал тот.
Эдик остановился. Заявил, неловко ворочая языком:
— Давай, топай своей дорогой.
— Да вы что?!
— Сказано — топай, — вмешался Сенька. Его охватил пьяный кураж.
— Хулиганье, милицию позвать надо! — Человек средних лет с удивлением и гневом оглядывал пьяную ватагу. Все-таки, желая кончить дело миром, обратился к девушкам:
— Уведите ваших приятелей.
Они отвернулись. А Эдик, вспомнив о зрительницах, решил окончательно показать себя. Подошел к незнакомому вплотную, взял «за грудки», поднес к лицу кулак:
— Во! Видал? Чтобы духу твоего здесь не было.
Прохожий оказался не из робких. Оторвав от себя руку хулигана, толкнул его. Пьяный Эдик еле удержался, чтобы не упасть. Это его окончательно взбесило.
— Получи, зараза! — кинулся на прохожего.
Тот отклонился. Эдик пролетел мимо. Запутавшись в длинных и пьяных ногах, свалился. Вдруг Сенька, до сих пор стоявший спокойно, ударил прохожего сбоку. Не ожидавший нападения человек упал. Поднявшийся с тротуара Эдик и Сенька вдвоем кинулись на него.
— Милиция! — закричала какая-то женщина, видя, что происходит.
— Сюда! Хулиганы!
— Держи!
Сенька сориентировался первым. Прежде, чем успели удержать, юркнул в темноту, исчез. Девчонки поступили проще: бочком-бочком втиснулись в толпу, минуту спустя были далеко. Хотел бежать и Эдик, а непослушные ноги снова подвели — растянулся
— Стой!
— Не торопись, приятель!
— Пустите, я ничего, это все он, Сенька.
— В районе разберем кто — чего, а кто — ничего.
По лицу хулигана текли грязные слезы. Бормотал жалобное, клялся в невиновности, поносил Шутько. Два парня-дружинника, не слушая, тащили его с собой.
В милиции дежурный увидел, что задержанный пьян, толку от него все равно не добьешься. Приказал отправить в камеру, допросить завтра, когда проспится.
«Перекоп» идет в корабельск
На «Перекопе» дали второй гудок. Пухлое облачко вырвалось из медной трубки, неторопливо растаяло в розовом утреннем воздухе. Басистый зов парохода разнесся над гаванью.
Невинный сигнал об отходе пассажирского судна ошеломил яхтсменов, которые отправлялись в соседний город Корабельск на соревнования. Дядя Пава возглавлял команду, Приклонский ехал в качестве штатного болельщика, а также, по его выражению, «представителя администрации». Были здесь и невыспавшийся злой Шутько, и Нина — грустная, красные глаза, видно поплакала ночью, и Михаил, и Филипп Горовой из котельного, и другие яхтсмены. Отсутствовал только Костя. Именно это обстоятельство вывело всех из равновесия при гудке, который предупреждал, что пароходу — пора.
Приклонский метался от борта к борту, не сводя глаз с ворот, ведущих из морского вокзала в город. Подбежал к дяде Паве и голосом, в котором странно смешивались недоумение со злостью, воскликнул:
— Где он? Где?!
— Почем я знаю! — тоже с сердцем ответил дядя Пава. — Всем объявил, дважды напоминал.
— Напоминал! Что мы имеем? Дисциплины не имеем!
Красное просоленное лицо дяди Павы побурело:
— А кто такие порядки завел? Кто чемпионов воспитывает? Вот и довоспитывались — что хотят, то и делают.
Нина слышала этот разговор, в глубине души тоже тревожилась за Костю. Но старалась скрыть тревогу, даже от себя. Ей казалось, что между нею и Костей все кончено, многолетняя дружба и любовь пошли прахом. Было до горечи стыдно за то, как собиралась поступить вчера — готова была остаться с Костей, и как получилось в действительности.
Приклонский не ожидал отпора, сник, растерянно посмотрел на дядю Паву.
— Вот что, — спокойнее сказал тот. — Руганью мы с тобой ничего не сделаем. До отхода двадцать минут. Я сейчас пошлю Савченко. Пусть возьмет такси, съездит к нему домой, хоть узнает, что с Костей.
— Давай, давай! — обрадовался Приклонский. — А то ведь беда — на межгородские соревнования без чемпиона ехать. Куда годится.
— Только быстро, — напутствовал дядя Пава Михаила. — Адрес знаешь? Наш новый дом, четвертый этаж, квартира шестнадцать.
— Найду.
— Деньги на такси возьми, — подбежал Приклонский, протянул зеленую кредитку.
— Свои есть.
— Ничего, на всякий случай, — не слушая возражений, сунул деньги Михаилу в карман. — Обязательно привези его, голуба, быстро.