Белые птицы детства
Шрифт:
Серёжа отдаёт деньги и облегчённо вздыхает, так как устал держать их во взмокшем кулаке. Оська аккуратно разглаживает и складывает рубли, прячет в карман по-детски игрушечных брюк. Потом долго переходит от клетки к клетке и наконец выбирает одну. Достаёт голубя и зачем-то смотрит ему под крылья. Потом второго.
— Обдёргать? — спрашивает Оська, и голова его неожиданно сильно поворачивается между двух горбов.
— Не надо.
— Что? — Оська удивлён и подозрительно смотрит на Серёжу. — А если улетят?
— Нет... У меня тоже клетка есть, — говорит Серёжа.
— Смотри. — Оська
— Хорошо.
— Держи. — Оська отдаёт голубей, и Серёжа, бережно прижимая птиц к груди, чувствует их тепло и тревожное биение сердец где-то под зобом. — Голубятник, — ворчит Оська, — держать правильно не умеешь. Под крылья надо брать.
— Я сам знаю, как надо, — хмурится Серёжа.
Оська, словно не услышав Серёжу, обращается к Ваське:
— А тебе каких? Или ты будешь в Малышевке покупать?
— Да нет, Ось... Мне бы тоже пионеров.
— Гони три рубля.
— Ось, честное слово, — начинает Васька, но Оська тут же перебивает его:
— Что, денег нет? Приходи в другой раз, когда будут.
— Ось, у меня два рубля, а рубль я тебе завтра отдам, вот честное слово,— чуть не плачет Васька.
— Завтра и голубей возьмёшь. Пошли.
— Ось...
Голуби пригрелись на груди у Серёжи, и он уже видит, как высоко и красиво парят они над селом, а потом, сложив крылья, лодочкой, плавно и стремительно планируют на крышу. Видит он и голубят, большеклювых, неуклюжих, но с каждым днём становящихся всё больше и, наконец, вылетающих из клетки.
— Ось, — просит Васька, — я же не обману. Ну, хочешь, я тебе чего-нибудь из дома принесу?
— Больно надо. Потом греха не оберёшься с матерью. Ладно, пошли, пошли...
Уже у самых дверей Серёжа вдруг останавливается, смотрит на хмурого Ваську и вдруг говорит Оське:
— Забирай назад своих пионеров. Мне не надо, — и протягивает голубей Оське.
— Что-о!? — Оська невольно отступает.
— Ты это что? Зачем? — вытаращил глаза Васька.
— Не надо мне его голубей... Пусть подавится...
— Но-но! — вскрикивает Оська, но вскрикивает как-то неуверенно и тихо...
И вновь идут ребята по промёрзшей улице, и деревья, уронившие листья, слабо качают ветками над ними. Воробьи, опечаленные близкими холодами, молчаливо сидят под крышами.
— Ты зачем голубей отдал? — спрашивает Васька, всё ещё не в силах понять поступок товарища.
— А ну его, — машет рукой Серёжа, — не хочу...
Они идут дальше, до Васькиного дома, а потом Серёжа идёт один, и только переходя мост, он замечает у себя на груди голубиное пёрышко. Серёжа осторожно опускает его за перила и смотрит, как долго, кругами, летит оно в воздухе и тихо опускается на молодой лёд.
ЗА ПОДРАНКАМИ
Их трое. Васька на вёслах, Серёжа сидит на корме, а Колька Корнилов устроился на носу лодки и первым высматривает подраненных уток. Поворот за поворотом разворачивает перед ними Ванькина протока, проплывая вместе с лодкой мимо низких, затопляемых в половодье берегов. Время от времени ребята меняются местами, и тогда Серёжа гребёт, Васька высматривает подранков, а Колька Корнилов отдыхает на корме. Светит ровное сентябрьское солнце, низко над водой летят паутинки, и плывут по протоке первые жёлтые листья.
Не так-то это просто найти подранка. Если кто думает иначе, пусть попробует сам. Во всяком случае, вот уже второй час пробираются ребята между кочковатыми берегами Ванькиной протоки, а подранков ещё и в глаза не видели. Да и как тут увидишь, если вплотную к воде подступает трава в пояс высотой, в которой не только утка, а и годовалый телёнок так может спрятаться, что ввек не отыщешь. Но и это ещё не всё: над самой водой нависли подмытые течением кочки, и под любой из них может скрыться даже такая большая утка, как кряковая. Вот и смотрят ребята во все глаза на проплывающие мимо жёлтые берега, а ничего пока не видят.
Тишина вокруг. Такая стоит тишина, что обронил с весла каплю и за версту слышно, как тягуче шлёпается она в воду. Благодать на протоке: не досаждают ни комар, ни овод, лишь настырный мокрец жмётся поближе к траве. Отпорхали беззаботные стрекозы. Изредка на солнечном припёке оробело проскрипит кузнечик да тут же и смолкнет, словно напугавшись своего нечаянного голоса.
Прощаясь с летом, совершают торопливые облёты угодий пчёлы, недовольно поводя в разные стороны тонкими усиками. Да и как тут быть довольным, если лишь кое-где на высоких стеблях колышутся бордовые головки кровохлёбки, синеют редкие колокольчики да в укромных зарослях золотится пижма.
Теперь гребёт Колька Корнилов, неумело зарывая вёсла в мутную воду. Лодка у него рыскает в разные стороны, идёт скачками, и Васька, не выдержав такой муторной езды, сердито шипит в самое Колькино ухо:
— Ты чего скачешь но воде, как блоха по крапиве? Не можешь ровно грести, так я быстро научу.
Колька старается изо всех сил, и у него получается ещё хуже.
Серёжа лежит на носу вниз животом. Ему очень хочется первым увидеть подранка, и он так пристально, не мигая, смотрит на каждую кочку, заглядывает под неё, что у него начинают болеть глаза. Серёжа трёт их кулаками и некоторое время совсем ничего не видит, а лишь белое зарево с какими-то непонятными прожилками стоит перед застывшими зрачками. И опять кочка за кочкой, вокруг которых, словно тёмно-бурые бусы, покачиваются пустые водяные орехи, или, как ещё называют их, чилимы. Странные это орехи, если видишь их в первый раз: на толстой тёмно-бурой кожуре ореха выступают два, а то и четыре рога с острыми зазубренными концами. Попробуй кто проглотить такую рогульку — не поздоровится. Но Серёжа знает, что если чилим поджарить на костре, то и не враз отличишь его от печёного картофеля...
— Стоп! — громко говорит Васька, и Серёжа вздрагивает от неожиданности, цепко хватаясь за борта лодки.
— Ты чего? — сердито шепчет он Ваське.
— А что толку, — машет рукой Васька, — едешь, едешь... Так мы и до самого озера доедем.
Колька Корнилов облегчённо бросает вёсла и разглядывает худые покрасневшие ладони.
— Надо лучше смотреть, — не очень уверенно говорит Серёжа. — Их же здесь прорва, только мы не умеем смотреть.
— Вот бы бинокль,— робко мечтает Колька.