Белые снега
Шрифт:
— А яранга?
— Женщина, — уверенно ответила Кымынэ.
— Молодец, садись, — похвалил ее учитель.
Заканчивая этот урок, Сорокин и не предполагал, какой переполох он вызовет в Улаке.
Ребятишки расходились молча, без обычного оживления.
Унненер медленно шагал по сугробам, силясь осмыслить сказанное учителем. Почему яранга — женщина, а дом — мужчина?
Он оглянулся на школьное здание, внимательно оглядел старый домик — лавку, затем жилище Гэмо с мачтой, едва торчащей из-под снега, потом яранги. Мальчик пытался обнаружить какие-нибудь внешние признаки, свидетельствующие о том, что яранга — это действительно, как сказал учитель, женщина, а дом — мужчина… Ну, хорошо, если дом — мужчина, то почему его крыша — женщина? И как же дверь — женщина, а пол — мужчина? Как тут разобраться? Может быть, взрослые это лучше знают?
Не успел Унненер дойти до своей яранги, как необыкновенная новость уже облетела все селение. Из яранги в ярангу переходила поразительная весть о женских и мужских признаках предметов.
Рычын спросил Млеткына, какое у шамана на этот счет мнение. Шаман, подумав, ответил:
— Настоящая мудрость заметит еще и не то.
— Твое ружье — это мужчина или женщина? — спросил Рычын.
— Конечно — мужчина, — уверенно ответил Млеткын. — Раз оно стреляет — значит, мужчина!
— А копье?
— Уж это точно — мужчина.
— Значит, и ты можешь распознать, что из предметов женщина, а что — мужчина? — спросил Рычын.
— И малый ребенок в этом разберется, — ответил шаман, — то, что сильно и крепко, — это мужчина, а то, что слабо и непрочно, — женщина.
Такое объяснение поначалу удовлетворило всех, но потом люди засомневались: почему же яранга слабее дома? В прошлом году во время зимнего урагана снесло крышу на домике ревкома, разворотило железо у Гэмо, а яранги все уцелели, ни одной моржовой покрышки не унесло в море. Да, это верно, что вельбот — мужчина, потому что он деревянный и не боится острых краев льдин в отличие от кожаной байдары, но все же…
— Ружье — мужчина, — рассуждал вслух Пэнкок, — копье — тоже, но почему яранга — женщина?
— Во-первых, копье и ружье — это существительные среднего рода, — принялся разъяснять Сорокин, — а яранга оттого, что юна женского рода, не становится на самом деле женщиной.
— Какого рода копье и ружье? — переспросил Пэнкок.
— Среднего.
— Что это значит?
— Ничего. Просто это средний род.
— Между мужским и женским?
— Можно и так понимать, — ответил учитель, думая про себя о том, что рановато, пожалуй, начал объяснение грамматического рода, вызвав лишь нездоровое любопытство и путаницу.
— Средний род, — задумчиво повторил Пэнкок. — Это что же, выходит, как Панана?
— Почему как Панана?
— Потому то она ходит на охоту, одевается как мужчина, когда на промысле. И все-таки она женщина, потому что родила детей и говорит на женском языке, — объяснил Пэнкок.
— Нет, Патана — не среднего рода, — возразил Сорокин.
Ответ этот Пэнкока не удовлетворил. Он считал, что его догадка верна, и очень гордился этим.
Средний род принес веселое замешательство в Улак. Многие смеялись, но оказались и обиженные. Неожиданно к Сорокину явилась разгневанная Панана.
— Почему так? — сердито спросила она. — Новая власть защищает обездоленных. Я женщина! Женщина! — несколько раз повторила Панана, наступая на растерянного Сорокина, — и род у меня женский, а не средний!
— Я не сомневаюсь в этом, — оправдывался Сорокин. — И по новому закону и по закону русской грамматики вы есть женщина.
— По какому закону? — насторожилась Панана.
— По закону русской грамматики, — повторил учитель.
— Это что за закон? — с любопытством спросила Панана. — Новый? Кто же тогда придумал, что я — среднего рода? Не иначе, как Млеткын, — догадалась Панана. — Однако я ему покажу, кто из нас среднего рода!
С этими словами она вышла из школы и направилась прямиком в ярангу шамана.
По случаю хорошей погоды дверь в жилище была широко распахнута, и в чоттагине было светло. От дымового отверстия падал круг яркого света. Вокруг него на китовых позвонках сидели мужчины.
Все притихли, когда дверь заслонила мощная фигура Пананы. Странно, но когда был жив ее муж, никто не замечал, что женщина отличалась высоким ростом и силой. Никто не удивлялся тому, как легко ставила она на полозья тяжело груженную перевернувшуюся нарту, играючи несла на спине кожаный мешок, полный китового жира.
— Это ты сказал, что я — среднего рода?
Млеткын втянул голову в плечи, словно его ударили. Не дождавшись ответа, Панана продолжала:
— Если ты хотел этим обидеть меня, то знай, что по закону новой жизни и закону русской грамматики я была и остаюсь женщиной! А вот ты — ты действительно существо среднего рода, ибо давно нет у тебя мужской твердости. Ты уже давно не мужчина, потому что дурная болезнь, которую ты подцепил в Америке, отняла у тебя мужскую силу. И все твои рассуждения о дружбе с богами — ложь слабого человека. Вы разве не помните, как он погубил моего мужа и мужа Наргинау?
Да, всем памятен тот день. Льдину, на которой унесло охотников, пригнало обратно к Улаку северо-западным ветром. В бинокль были видны их фигуры. Они сидели на торосе и с надеждой смотрели на берег. Их можно было попытаться спасти: снять байдару и провести ее по льдам к открытой воде. Но тогда раздался голос Млеткына. Он предостерегал людей от гнева богов: то, что боги уже считали своей добычей, обратно брать нельзя.
Две женщины стояли на берегу и оплакивали мужей, медленно удаляющихся на дрейфующей льдине на север, навстречу гибели.
— Оглянись вокруг! Кто тебя уважает? Кто боится? Никто! Ты жалкий человечишка, не сумевший даже вырастить собственных детей!
Панана вытянула правую руку, согнула указательный и безымянный пальцы так, что средний выдвинулся вперед наподобие копья. Все это разъяренная Панана поднесла ошеломленному Млеткыну под самый нос.
Этот жест выражает у чукчей крайнюю степень презрения. Но Млеткын словно застыл, превратился в ледяную глыбу. На его лице не дрогнул ни один мускул, маленькие, круглые глаза неотрывно смотрели на кончик среднего пальца Пананы.