Белые снега
Шрифт:
На берегу, полузанесенные снегом, стояли общественные вельботы. Каждый день председатель товарищества Кмоль и милиционер Драбкин спускались на берег поглядеть на них. Кмоль раздобыл в Кэнискуне брезент, оставленный американским торговцем, и покрыл вельботы, чтобы снег не забивался внутрь. Возле стоек с байдарами окапывали после каждой пурги снег, чтобы охочие до кожи собаки не объели их. На этом, пожалуй, и заканчивались обязанности председателя товарищества, потому что улакские охотники зимой промышляли зверя в одиночку, как это повелось исстари. Да иначе и нельзя — зимняя охота на морского зверя, на песца или лисицу — дело одного человека. Идти толпой на нерпу или на пушного зверя — значит остаться с пустыми руками — зимний зверь пуглив, и даже один охотник на снежном поле хорошо виден еще издали. На такую охоту обычно одеваются во все белое: белые торбаза, штаны из белого камуса, белую камлейку, а ружье держат в белоснежном кожаном чехле. Совместная охота начнется только весной, когда в море появится чистая вода и моржи двинутся на богатые моллюсками отмели Северного Ледовитого океана.
После Нового года в Улак приехал нарочный из Анадыря, и Сорокин послал с ним свои предложения по новому чукотскому алфавиту, составленному на основе русского письма.
Вроде бы все было хорошо. В школе занятия шли своим чередом, ребятишки в интернате были одеты, обуты, всегда сытно накормлены благодаря стараниям Наргинау, и все же Сорокин испытывал чувство какой-то неудовлетворенности. «Отчего? — часто думал он. — Может, потому, что дела товарищества застопорились? Но что можно сделать? Такова жизнь арктического охотника… А может быть, из-за Лены? Может быть. Да… конечно, это из-за нее. Но ведь никакой ссоры не было. Лена так ничего и не сказала ему, не объяснила… А в Улаке теперь поговаривают, будто она собирается замуж за Утоюка… Неужели правда? Нет, лучше об этом не думать. Пусть она будет счастлива».
Сорокин шел к себе после вечерних занятий, любуясь сполохами полярного сияния. Возле своего домика он остановился. Удивительное зрелище! И тишина кругом. Переступил с ноги на ногу — снег загремел, будто стоял Сорокин на листе железа.
Мороз уже начал прихватывать, и Петр поспешил в свою комнатку. Перед тем как лечь спать, он расшуровал печку, подбросил угля и плотно прикрыл дверь.
Проснулся он среди ночи от шума ветра.
Похоже, что началась пурга. А ведь вчера вечером вроде бы ничего не предвещало изменения погоды. Вскоре он снова заснул и потом долго не мог сообразить: то ли ветер шумит, то ли стучат в дверь. И когда до него дошло, что кто-то ломится в комнату, он соскочил на постеленную у кровати оленью шкуру, сунул ноги в чижи и вышел в тамбур.
— Петя, открой! — услышал он сквозь ветер голос Драбкина.
Милиционер был вместе с женой.
— Два мальчика убежали! — сообщил он.
— Как убежали? — не понял Сорокин.
— Удрали из интерната в Инчоун, — сказала Наргинау. — Они оттуда.
— Давно ушли?
— Наверное, после ужина, — ответила Наргинау. — Когда я их кормила, все были.
— Тэгрын запрягает упряжку, — сказал Драбкин. — Кмоль тоже едет. Йоо готовит упряжку.
— И она поедет? — удивился Сорокин.
— На Пэнкоковых собаках поеду я, — пояснил милиционер.
Сорокин быстро собрался и пошел следом за Драбкиным. Вскоре упряжки тронулись в путь.
Время от времени Тэгрын останавливал нарту и стрелял из винчестера. Но услышать что-либо в ответ было почти невозможно. Еще вчера такое нарядное и светлое, небо было наглухо закрыто плотными, низко опустившимися над землей облаками. Трудно найти беглецов в этой кромешной тьме, когда даже рядом идущие собачьи упряжки были едва заметны.
Тэгрын часто менял направление, стараясь охватить более широкое пространство.
Проехали Пильгын, поднялись на высокий берег, но пока не обнаружили никаких следов. Скоро должны показаться яранги Инчоуна.
Тэгрын предложил доехать до селения, взять еще несколько упряжек и двинуться в обратном направлении.
Стало чуть светлее.
Собаки, почуяв жилище, напряглись, потянули сильнее.
Возле крайней яранги встретился Тамчын. Отворачивая лицо от больно секущего снега, он приветствовал Тэгрына. Тамчын сообщил, что беглецы ночью благополучно добрались до Инчоуна. Пришли они уже во время пурги и ткнулись как раз в его ярангу.
— Они живы, здоровы? — встревоженно спросил Сорокин. — Не обморозились?
— Что с ними случится? — махнул рукой Тамчын. — Здоровые ребята. Им бы не в школе сидеть, а в море охотиться.
Он показал дорогу к ярангам, где жили ученики.
В чоттагине первой яранги пришлось долго топать ногами, прежде чем из полога отозвались хозяева. Из-за меховой занавеси показалась взлохмаченная голова отца убежавшего мальчика. Взглянув на неурочных гостей, он тут же убрал голову обратно.
Тэгрыну пришлось самому лезть в полог. За ним потянулся Сорокин. В нос ударил запах отсыревших шнур, жирника, постелей и голых тел.
Мальчик зарылся в шкуры. Отец явно был перепуган и все спрашивал Тэгрына:
— Что с ним сделают? Его накажут?
— Никто не собирается его наказывать, — сказал Сорокин. — Мы рады, что он благополучно добрался до дому. Вот только одно он сделал нехорошо; если ему так захотелось домой, никто не стал бы его удерживать. Мы дали бы ему провожатого и отправили на парте. Надеюсь, в следующий раз он именно так и поступит.
Отец беглеца не ожидал такого. Он встал и сдернул с сына оленьи шкуры.
— Ты плохой мальчик! — сердито сказал он. — Слышал, что сказал учитель?
— Слышал, — дрожащим от страха голосом ответил мальчуган.
— Сейчас же отправляйся обратно в школу!
— Нет, не надо, — возразил Сорокин. — Пусть немного поживет дома, если уж ему так захотелось.
Отец второго паренька встретил гостей вызывающе. Он сидел в чоттагине и демонстративно чистил винчестер. Но услышав, что его сына никто силой не собирается возвращать в школу и люди приехали только за тем, чтобы убедиться, добрался ли мальчик до дому, он подобрел и пригласил путников поесть и выпить горячего чая.
Пришел отец первого беглеца и попросил, чтобы Сына взяли в школу.
— Пусть учится! — сердито сказал он. — Мальчишка заставил занятых людей волноваться, гнать собак в такую пургу!
— Так нельзя, — мягко возразил Сорокин. — Если ребята пустились пешком в такую даль, значит, им действительно уже было невмочь. Пусть побудут дома.
Тэгрын поставил чашку на столик и вдруг с сожалением произнес:
— А нашему Пэнкоку даже убежать нельзя… Вот, наверное, тоскует, бедняга!
— Да, ему нелегко… — отозвался Драбкин. — Ну ничего… и он вернется домой…