Белые терема
Шрифт:
— Сами понимаете, школа наша — дрянь! — крикнул вдруг директор.
Все зашумели, а учителя переглянулись.
— Ей лет шестьдесят, если не больше. Сруб еще ничего, а перекрытия сгнили…
— Пол трухлявится! — сказал Лабутин.
— Верно, и пол. Подоконники крошатся… Классы тесные…
— Вон, в седьмом «б» по трое на парте сидят! — крикнул Генеральский.
— Еще факты! Кто желает? — спросил директор.
— У нас из печки два кирпича выпали! — крикнул Владька Филимонов.
— А у нас ключ от класса потерян!
— Окно не открывается!
— Лампочка перегорела!
Филипп Петрович сказал:
— А на вас никаких лампочек не напасешься!
Встал Иван Веселов. Его тянули вниз, но он все-таки встал:
— Я про это хочу сказать… Ну, в общем про домик… А чего тут такого?.. Летом-то хорошо, а зимой холодно бегать…
Все засмеялись, Ивана потащили вниз.
— Ты, Веселов, вообще всякое приличие потерял! — сказала Анна Харитоновна.
— Правильно он ставит вопрос! — крикнул директор. — И нам холодно бегать. От этого одна простуда. Еще кто?
— Я! — сказал Филипп Петрович. — Вопрос, который поднят дирекцией, вряд ли подлежит компетенции… общего собрания учащихся… У собрания другие функции…
— Да подождите, Филипп Петрович!
— Позвольте, Лев Евгеньевич, я вас слушал, не перебивал, теперь вы меня послушайте… Вот так. Ваше выступление и выкрики с мест могут дезориентировать учащихся… Я что хочу сказать, значит, по-вашему, теперь можно прийти в школу и — бей-круши! — всё равно худое?..
— И не так! И не так! — крикнул директор. — Всё не так, Филипп Петрович! Нельзя к безобразию привыкать. Хоть раз в году нужно оглянуться на все и сказать: черт возьми, до чего же скверно живем! А вышло так, что гуляли мы вчера над озером с Игорем Ивановичем, Лабутиным, Генеральским… и еще ребята были… Подымите руки, кто был…
Поднялось несколько рук…
— Вот. Восемь человек. Думали да судили про то, как живем. И порешили вот что… Лабутин, говори, что мы решили.
Директор сел, а Лабутин встал:
— В общем так. На том месте, где сидим, надумали мы поставить новую школу.
— Во как хорошо! — насмешливо сказала Анна Харитоновна.
— Давно пора! — закричали ребята. А потом стали оглядывать место и подталкивать друг друга локтями.
— Тише! — крикнул Генеральский и погрозил всем кулаком.
Колька Лабутин рассказывал, какая это будет школа, а учителя в это время спорили и махали друг на друга руками. Только Игорь Иванович не принимал участия в споре. Он глядел мимо всех, куда-то на другой берег озера. А потом медленно пошел и встал рядом с Колькой.
— Вот ведь что происходит, — сказал он. — Когда я приехал сюда студентом, учитель Матвей Федотыч — ваши родители его помнят — имел три зарубки на окне и по ним узнавал время. Нищие, драные были ребята, а и то, соберет он их, уведет на берег озера и давай рассказывать, какая будет жизнь. А заканчивал он, бывало, так: «Верьте, друзья мои, вознесутся к золотым кронам белые терема, и будет чисто их отражение в голубой воде. А кто взглянет на это, у того просветлится душа. И захочет сказать слово скверное, а голоса в груди не найдет. Задумает сделать дело черное — в руке недостанет сил. Придут к каждому мысли светлые, и родится от них одно добро. Столько добра, что хватит на всех. Будет это — я вас спрашиваю?» Это он тогдашних ребят спрашивал. А они сидели, уставясь в воду, кто грустно, а кто с улыбкой плечами поводил. «Может, и будет, — говорили они тогда. — Только не у нас». А теперь я вот у вас спрашиваю: будет ли у нас с вами такая жизнь?
Дрогнула в стеклянном озере вода, и разлетелись в разные стороны водомерки. И еще упало несколько листьев с осин… Потому что все крикнули:
— Будет!..
ЛЕТНИЕ ХЛОПОТЫ
Повесть
Глава 1
В нашем дворе на лето остались только трое: Дубарев, Козлик и я.
Дубареву пообещали путевку в лагерь, но в последний момент отец его на заводе в чем-то там провинился, и завком ему заявление вернул.
Козлик каждый год ездил на свою дачу, но теперь у мачехи его появился маленький, и Козлику сказали, что он на даче будет мешать.
Чтобы Козлик кому-нибудь мешал! Да он самый тихий из всех людей, которых я знал. А знал я не меньше ста человек.
Почему я никуда не поехал — это другой разговор. Просто неохота сейчас распространяться. Даже не стоит спрашивать.
В общем, нас трое осталось: Дубарев, Козлик и я.
У Дубарева отец на работе в чем-то там… Ну, это я уже говорил.
А Козлик, значит, из-за мачехи. Она ничего. Но у нее теперь маленький. Это Козлик-то будет мешать!..
Значит, как мы свистим. Дубарев свистит в два пальца. Он почему-то любит, когда пальцы с одной и с другой руки.
Я этого не люблю.
Я свищу без пальцев.
Во-первых, потому, что в руках всегда что-нибудь нужно держать.
Во-вторых, пальцы могут быть и грязные.
Дубарев этого не понимает. В этом его недостаток.
Я ему говорил об этом несчетное количество раз. Я ему говорил: «Дубарев, ведь у тебя теперь руки слюнявые».
Ему стыдно, конечно. Но что он может сделать — не умеет без пальцев. У него еще в детстве вывалился спереди один зуб.
Мы свистнули Козлика, и он сказал, что сейчас выйдет. Если б мы его не позвали, он бы, наверное, целое утро читал. У Козлика даже очки для чтения. Он кудрявый и в очках. На Козлика совсем не похож. Это уже так говорится. Его вообще-то зовут Костик. Он даже по дороге в школу читает. И из школы идет читает. И на переменках читает. И в очереди в «Гастрономе» читает.
Однажды у нас был культпоход в театр. Не помню уже на какую пьесу. В антракте мы побежали в буфет. Стоим, ждем Козлика. Очередь наша подходит, а его все нет. А деньги были только у него… Ну, в общем такой читатель!
Из него, конечно, потом кто-нибудь получится. Должно получиться. Еще ведь Максим Горький сказал: «Всем хорошим во мне я обязан книге».
Козлик вышел в пионерском галстуке. Он каждое утро в галстуке выходит. Мы с Дубаревым говорим:
— Ты зачем в пионерском галстуке вышел?