Белые волки Перуна
Шрифт:
– Ладомир всегда был склонен к своеволию, - только и обронил боярин Изяслав, чуть нахмурив соболиные брови.
Никто на замечание Изяслава не откликнулся. У Ставрова сына давний зуб на Белого Волка, это всем известно.
Изяслав в Берестове бывать не любил, всё ему здесь напоминало про взятую по воле Великого князя жену. И хоть перемололось многое за эти годы, и не напоминает никто ему уже про бесчестье ни в глаза, ни за глаза, но всё равно, осталась в сердце горечь. Ладомира ещё не к месту помянул Басалай. И сразу же всплыла в памяти забытая уже было Плешь. И старшая жена Милава припомнилась, которая до сих пор распоряжается от его
– А что волхвы?
– обернулся князь Владимир к Басалаю.
– Вадим-кудесник только стриганул глазами в сторону Ладомира, а сказать ничего не сказал.
Владимир кивнул головой на слова Басалая. Выходит, что Белый Волк, если считает себя правым, не слишком оглядывается на мнение волхвов. Почему же тогда Великий князь, у которого и сил, и прав поболее, должен без конца кланяться идолам кровью. И даже не всем богам славянским, а только одному из них - Перуну. Конечно, Ударяющий бог даёт силу, но ведь не силой единой держится власть князя и не только страхом. Сила рано или поздно иссякает, а следом пропадает и страх. Поднялся же боярин Всеволод и против Перуна-бога, и против Владимира-князя. Правда, был бит, и очень скоро. Но Великому князю впредь наука - не во всех землях Перун дорог людям, и никакой страх не заставит их молча сносить насилие и бесчестье.
– Воевода Ладомир в Киеве?
– Прибыл по твоему зову, - подтвердил Шварт.
– Быть ему вместо Куцая воеводой в Радимицких землях.
Князь сказал своё слово и вышел из горницы, а ближники так и застыли с открытыми ртами. Конечно, спору нет, плешанский воевода кругом молодец, но до сих пор князь Владимир не выказывал ему своего расположения. А боярин Будимир, раскатавший губу на воеводство, выходит, остался в дураках.
– Вот тебе и Волчий хвост, - первым опомнился Басалай.
– Давно ли кроме поношенных сапог, да и то краденных, ничего у него не было.
– Дёрнуло тебя за язык рассказывать, что Ладомир перечил волхвам, - с досадой проговорил Будимир.
– Князю это понравилось.
Может, и перечил Вадиму Ладомир, но из воли волхвов он вряд ли выйдет, и не из страха даже, а из чувства долга. Уж Изяслав-то хорошо знал плешанского воеводу. А это означает, что вся Радимицкая земля отныне будет в руках Перуновых волхвов. Пропало, выходит, золото, которое уплыло туда, чтобы бунт был не только против князя, но и против Перуна. Золото было греческое, но всё равно обидно.
О том, что ближник Изяслав кланяется не Перуну, а Христу, князь узнал одним из первых, но неудовольствия своего по этому поводу не выказал. А потому Владимировы дружинники хоть и хмыкали в усы, но тоже помалкивали. Боярин Ставр и вовсе плечами пожал - для него Изяслав отрезанный ломоть. А вот у ближних к князю молодых бояр поступок Изяслава вызвал интерес. Тем более что нищий вроде бы боярин года через два уже купался в золоте. С чего бы такая удача ему привалила? И не похоже было, что разбогател Изяслав с княжьих даров. Княжьи-то дары средь ближников наперечёт. Вслед за Изяславом к чужому богу прислонился и боярин Будимир, а потом и Шварт завёл дружбу с купцом Анкифием, который обосновался в Киеве.
И князь не осуждал за это своих ближников, а их разговоры о христовой вере слушал с большим интересом. Изяслав уже не сомневался, что радимицкое наместничество непременно достанется Будимиру. Об этом был разговор с князем, который, казалось, склонялся в нужную сторону, а ныне вдруг круто развернулся к Христовым печальникам спиной. Редко боярин Изяслав бывал недоволен Великим князем, а ныне не просто недоволен - зол. Конечно, дело тут не в Басалаевых байках, которые, однако же, не следовало рассказывать, а в самом князе, в его думах, которых Изяславу, как он ни напрягался, понять никак не удавалось. Не того ждали от Владимира после радимецкого бунта - спросу должного не учинил и выискивать не стал, откуда в тихой прежде земле завелась злоба против князя. Вот и думай тут, с чего бы эта княжья доброта?
Князь Владимир не стал удерживать своих ближников в Берестове, а потому и отъехали бояре после полудня хмурые и недовольные всем и вся. Долговязый и худой боярин Будимир, которого за вытянутое лицо и крупные зубы прозвали Жеребцом, особенно был не в духе и в сердцах ругал боярина Басалая. Пользы от этого лая не было никакой, а потому Изяслав вступился за тестя. Будимир повздыхал, повздыхал, но унялся.
– Урожай ныне на Киевщине будет хорошим, - поделился со спутниками своими наблюдениями боярин Шварт.
– Огребут расторопные.
Средь расторопных первым числится боярин Ставр, но Изяславу от этого радость небольшая. Давно они уже с отцом в разделе, а вотчина, по слову Ставра, отойдёт к Ярославу. Не то чтобы Изяслав об этом не жалел, но и особенно не злобился - отгорело. И без отцовской поддержки он ныне в Киеве весит немало. И к Великому князю близок, и земель у него хоть поменьше, чем у отца, но тоже в достатке. Одних мечников у Изяслава ныне более сорока и своя ладья есть. А давно ли все смеялись в Киеве над плешанским изгоем? Конечно, поднялся он из грязи волею Великого князя, но ведь и Владимир не такой человек, чтобы помогать ничтожеству.
От городских ворот Изяслав и Будимир свернули к купцу Анкифию, а Басалай со Швартом, сославшись на неотложные дела, проехали мимо. И этому их осторожному поведению была своя причина, о которой Изяслав, конечно, догадывался.
У купца Анкифия, если смотреть с улицы, дом совсем не хорош, не только боярских теремов хуже, но и со многими купеческими не сравним. Но только вид этот обманчив, и человек, переступивший порог скромного дома, долго потом цокал языком от восхищения и удивления.
Изяслав с Будимиром не первый раз в Анкифьевом доме, а потому глаза их равнодушно скользят по диковинам. Разве что креслица здесь нравятся Изяславу, не хуже они того, что под Великим князем. Хоть и не те годы у боярина, чтобы после седла хвататься за спину, но всё равно приятно откинуться на твёрдую деревянную опору, вытянув ноги вперёд.
Грек предупредителен с гостями, но цену себе знает и без нужды выю не гнёт. Да и бояре, давно с ним знакомые, догадываются, что не только от своего имени и по доброте сердечной ведёт с ними разговор этот немолодой уже человек. И в Киеве осел он неспроста и, наверное, не по своей воле. Весть о решении князя назначить Белого Волка Ладомира воеводой в радимицкие земли Анкифий встретил спокойно. Можно было подумать, что этот старый греческий гавран заранее предвидел такой поворот дела. Поцокал, конечно, языком на Будимирову незадачу, но так поцокал, словно никогда не советовал Жеребцу просить эти земли у Владимира.