Белые волки
Шрифт:
— Да. Сначала отнеслась очень подозри-
тельно. Все допытывалась — как да от кого.
Я сам не знаю, почему мне это в голову
пришло, сказал, что от друзей мужа, что
знают его и помнят. Тут уж не выдержала.
Стала рассказывать.
Мурыгин опять отвернулся к окну, сжал
голову. Долго молчали. Повернулся от окна,
взглянул на Ивана Александровича. Тот
сидел у стола, уронив голову на руки. Ре-
шительно подошел
— Иван Александрович, послушайте, вы-
то, здешние интеллигенты, кооператоры,
земцы, вы -то как относитесь ко всему
этому?
Ломов поднял голову.
— Вот к атаманщине этой. Порки, рас-
стрелы. Не щадят никого. Вот, смотрите,
мстят женщинам, детям. Поймите, детям!
— Но что же можно сделать?
— Ах, эта интеллигентская беспомощ-
ность! Все можно сделать, все!
В страстном порыве зазвенел сталью го-
лос, в привычном ораторском жесте протя-
нулась рука.
Иван Александрович внимательно и долго
вглядывался в Мурыгина, потом подошел к
нему, положил руку на плечо.
— Послушайте, товарищ!
В голосе зазвучали глубокие, теплые ноты.
Давайте по душам. Я к вам давно
приглядываюсь. Вы меня удивили еще, когда
дали денег семье расстрелянного, затем со-
ветские деньги, газеты. Когда вы дали денег
для жены Киселева, я был убежден, что вы
большевик. Теперь я убежден в еще большем.
— В чем?
— Вот вы сейчас на минуту забылись,
заговорили полным голосом, и мне показа-
лось, что я услыхал знакомый голос и что
голос этот принадлежит не учителю Му-
рыгину, а...
Кому же?
— Киселеву, — тихо произнес Ломов.
Мурыгин посмотрел в открытое лицо
Ивана Александровича и раздельно спросил:
— И если бы это было так?
Ломов молча крепко пожал руку Муры-
гину. Больше они ничего друг другу не
сказали.
Утром Ломов вошел к Мурыгину в
комнату.
— Вот что, товарищ Мурыгин, я бы
думал, что жене Киселева следует расска-
зать про мужа. Жестоко смотреть, как она
страдает, когда знаешь, что так легко можно
ей помочь.
— Я тоже думаю, что это сделать надо,
но как? Итти к ней, конечно, нельзя. Назна-
чить свидание —негде.
— Я приведу ее сюда.
— Но за ней может быть слежка?
— Я предварительно спрошу у ней. Если
есть, так она, конечно, заметила.
Иван Александрович вечером пошел к
Наташе.
— Мне с вами необходимо переговорить.
Наташа побледнела.
— Что такое? Вы что-нибудь узнали?
Ломов молча показал глазами на Мишу.
— Может быть, мы пройдемся немного?
Поняла, что при Мише нельзя говорить.
оделась и вышла. Молча шли рядом. Дро-
жала всем телом, прятала руки в муфту и
никак не могла согреться.
— Я слушаю вас.
— С вами хочет повидаться один чело-
век, он вас знает.
В раздумьи остановилась. Взглянула на
него подозрительно. Лицо у спутника привле-
кательное. Видит она его во второй раз. Даже
не знает, как его звать. В первый раз он принес
ей деньги. Куда ведет? Не ловушка ли?
— Хорошо, я вам верю. Пойдемте.
Дома Иван Александрович открыл дверь
в комнату Мурыгина.
— Вот здесь, входите.
Переступила порог. Навстречу поднялся
гладко бритый мужчина, протянул руки.
— Наташа!
— Митя! Митя!
Крепко обвила его шею руками, при-
льнула всем телом. Плачет, смеется.
— Митя, Митя, желанный мой!
Усадил жену на диван. Нежно гладил ее
волосы, с любовью заглядывал в побледнев-
шее лицо. Какая худая! Большие ввалив-
шиеся глаза кажутся еще больше. Под гла-
зами большая черная кайма.
— Наташа, бедная моя, исстрадалась ты.
— Я ничего, ничего... Ты жив, жив...
Митя, Митя!..
Уговорились встречаться в кино. Дожи-
дал, когда Наташа подходила к кассе поку-
пать билеты, подходил вслед за ней и ста-
рался сесть недалеко от жены и сына.
Мишка громко разговаривал, вслух по
складам читал надписи на экране и не подо-
зревал, что в трех шагах от него сидел отец.
Несколько раз у Мурыгина являлось неудер-
жимое желание подойти к Мише, при-
ласкать ею.
С трудом удерживался, чтобы не сделать
этого.
Иногда Наташа одевала сына и шли гу-
лять. В конце прогулки неизменно попадали
в ту улицу, где жил Мурыгин.
Миша протестовал. Он любил ходить
по главной улице и смотреть картинки в
окнах магазинов.
— Мама, зачем мы здесь идем? Нам
совсем не надо сюда!
— Не все ли равно, Миша, надо же
гулять.
Как раз против дома, где жил Мурыгин,
на противоположной стороне улицы у ма-
ленького домика стояла скамейка.
— Мишенька, ты устал?
— Нет, не устал.
— Ну, я устала, давай, отдохнем немного.